Я ездил в командировку на Украину, там выбирали президента этой страны. В Киеве я жил в отеле «Лыбидь». От него до Крещатика, до майдана Незалежности, где последний месяц происходила вся жизнь этой внезапно развеселившейся страны, ехать минут десять. Я с другом сел в машину к человеку, который мне не понравился. Я не хотел с ним ехать. Я даже предложил ему 10 гривен, а не 20. На самом деле это стоило 20. Я хотел, чтобы он отказался нас везти. Но он согласился.

Я так и не понял сначала, чем он мне не понравился. Сидит человек, молчит. А я со своим другом разговаривал. Какое-то контрреволюционное поведение кандидата в президенты Ющенко мы обсуждали, что ли. Все он делал не так, как надо, чтобы оранжевая революция победила. Мешал он этой революции своей цивилизованной робостью, а не помогал. Вот об этом мы говорили.

Водитель слушал это все, а потом как взвизгнет:

– Ма-а-а-скали-и-и!

Он обратил на себя, конечно, внимание, передразнивая наше фирменное «а».

– Ну что вы к нам лезете?! Заработали на нас свои бабки, и давайте езжайте к себе в Москву!

Я очень удивился.

Формально он был прав. Мы действительно залезли к нему в машину. Но зарабатывал-то на нас сейчас он. Такие, как он, приезжают из Киева в Москву и там тоже зарабатывают на нас.

Я говорю:

– Останови, друг!

Он так удивился, что я его назвал другом, что начал тормозить. И вообще, он перестал говорить. Просто затормозил.

– А что? Я же вас везу, – буркнул он вдруг, когда я уже дверь открыл.

Я говорю:

– Да хочу подышать свежим воздухом.

– Ну, понял, – неуверенно отвечает он.

– А то здесь воняет, – говорю.

– Чем? – удивился он.

– Гнилью, – говорю я ему.

Просто я очень завелся, когда меня заподозрили в том, что я на украинских выборах заработал денег. Ведь я не заработал.

Но все-таки мне показалось мало того, что я ему сказал.

– Ты тоже выходи, – говорю.

– Зачем? – спрашивает он.

– Выходи, узнаешь.

Он категорически отказался выходить.

– Не вижу, – он сказал, – смысла.

То есть драться за свою националистическую идею он бы не стал. Не видел смысла. И испугался.

Тогда я ему говорю:

– Ну-ка, скажи, что ты часто ошибаешься в людях.

– Бывает.

– Извинись.

– Перед кем? – переспрашивает он. – Перед москалем?

– Ну да, – говорю. – Я же москаль.

– Извини.

Я даже подумал, не доехать ли все-таки с ним до майдана. Но тут мне стало казаться, что в салоне и правда чем-то воняет, и я вышел.

На следующий день мне надо было улетать в Москву. Я уже выходил из гостиницы, когда понял, что мне чего-то не хватает. Я начал обшаривать джинсы и куртку и быстро понял, чего именно. У меня не было паспорта. В нем лежали и документы на машину: права, техпаспорт. То есть этих документов у меня теперь тоже не было.

Я пропустил свой рейс на самолет. Я искал паспорт. Я обшарил не только джинсы и куртку, но и весь этот город. Не таким уж большим он оказался. Не было нигде паспорта. Мне было очень противно. Я бесился потому что во всем был виноват только я сам. Это отвратительное чувство.

Потом о моей беде узнали мои друзья в Москве. Я ничего у них не просил, но мне позвонил один человек и спросил, хочу ли я улететь из Киева сегодня ночью.

– А это будет легально? – спросил я.

– Не совсем, – ответил он. – Ну, то есть почти. В общем, как тебе объяснить… Все будет решаться на уровне среднего звена…

Мне стало страшно, и я отказался.

Потом позвонил еще один человек и начал решать эту же проблему совершенно легально. Но легально не получилось. И я понял, что я из Киева никогда никуда не уеду. Я смирился с этим.

Потом прямо в номер позвонил один человек. Его звали Сашей. Он работал таксистом. Он сказал, что сегодня утром нашел на заднем сиденье своей машины паспорт на мое имя. В паспорте было еще много документов. Его почему-то особенно заинтересовал пропуск в Верховную раду. Это был для него, по-моему, самый главный документ. Он отзывался о нем с огромным уважением.

Когда мы встретились, я узнал в нем того человека, который извинялся передо мной. И он узнал во мне человека, который заставил его извиняться.

– Жалеете, что привезли документы? – прямо спросил я его.

– Да нет, не очень, – ответил он. – Дело в том, что я три раза в жизни терял документы. Два раза мне вернули, а один раз нет. Если бы два раза не вернули, а один вернули, я бы не приехал.

– А за что же нас, москалей, так не любите?

– А за что вас любить-то? – спросил он. Он размышлял об этом вместе со мной.

– Да в принципе, конечно, не за что, – неожиданно согласился я.

– Ну ладно, я пойду, – сказал он. – Вообще-то у меня сегодня выходной. Жена очень ругалась, что я к вам поехал. Я на окраине живу. Пробки у нас в Киеве жуткие. Не хуже, чем у вас в Москве.

И ушел.

В Китае во время Олимпиады у нас был китаец-водитель. Там очень трудно получить китайские права, почти невозможно, поэтому у нас был водитель-китаец.

Мы сразу стали звать его Чау-чау. Ничего обидного в этом не было. Просто он все время смотрел на нас так жалобно и с такой готовностью сделать все, что ему скажут, что по-другому его звать как-то даже язык не поворачивался. Мы сначала думали, что он такой же несмышленыш, как и остальные, про которых нам очень много рассказывали и так красочно, что когда мы садились в машину в первый раз, то думали, что приедем из пекинского отеля «Пенинсула» не в «Боско-клуб», а в лучшем случае в Шанхай.

Но этого не случилось. Мы оказались там, где должны были.

Он, конечно, не говорил ни по-английски, ни, упаси бог, по-русски. Это было хорошо, потому что мы-то по-русски говорили и, можно даже сказать, не могли наговориться. И это были не те разговоры, которые предназначались для китайских ушей, потому что мы все время обсуждали китайцев и китайское. Многим мы восторгались, но не всем. Если коротко.

И уже к исходу первого дня стало ясно, что восторгаться следует прежде всего нашим китайцем. Он ехал куда надо, ловил на лету каждое наше слово и даже не пытался его как-нибудь истолковать: он пытался его понять. Когда на исходе второго дня я сказал ему по-русски: «Мы сейчас на плавание, а ты иди покушай…», – он задумался и повторил: «Покуш…». Потом он показал рукой, как он кушает, – и это вызвало приступ восторга не только у меня, но и у него. Он вприпрыжку побежал покуш… Я гордился им.