Успех книги «Россия в 1839 году» превзошел все ожидания: во Франции и за ее пределами с момента первого издания были напечатаны и проданы почти двести тысяч экземпляров; и мы вправе задаться вопросом о причинах успеха этого труда, изданного в удачный момент и принесшего своему автору всеобщее признание. Свидетельство де Кюстина появляется именно в то время, когда в Европе все сильнее дает о себе знать определенное чувство. После 1815 г. Россию воспринимают как победительницу Наполеона и лидера Священного союза, превозносимого восстановленными спустя четверть века войн в Европе монархиями. Подобное отношение характерно и для французской элиты периода бурбонской Реставрации, несмотря на то что простой народ сохранил недобрую память о казаках в Париже в 1814 г., а Ж.-Б. Май («Санкт-Петербург и Россия в 1829 г.») датой, указанной в заглавии книги, предназначавшейся для просвещенной буржуазии, обозначил год, когда в России начинается рост деспотизма. Страж порядка, николаевская империя вопреки «политике конгрессов», столь милой сердцу Шатобриана, предпринимает попытки задушить любые ростки либеральных революций. От ее европеизированной элиты ждут, что она направит страну к прогрессу, схожему с тем, которым отмечен век Просвещения в Западной Европе.

Надо было дождаться отмены крепостного права, произошедшей в 1861 г. благодаря царю-реформатору Александру II, и публикации позднее, в 1881 г., книги Анатоля Леруа-Болье «Империя царей и русские», дабы имидж Российской империи медленно начал меняться. Это способствовало неожиданному заключению в 1891–1893 гг. альянса, позволившего Французской республике, родившейся из поражения в войне 1870–1871 гг., выйти из полной изоляции, в которой она с тех пор пребывала. В ту же самую эпоху писатель и дипломат Эжен Мельхиор де Вогюэ публикует в 1886 г. очерк «Русский роман», способствовавший новому росту интереса к русской культуре, благоприятствовавшего появлению в обществе новых представлений о России. Запрещенный в царской России труд де Кюстина будет переиздан в 1930 г., в советское время, поскольку тогдашние управленцы найдут там вызов, брошенный царскому режиму. Будучи убежденным в том, что единственная альтернатива российскому деспотизму заключается только в революционном перевороте, де Кюстин пророчествовал: «Или цивилизованный мир вновь через пятьдесят лет окажется под игом варваров, или Россия переживет революцию – более ужасную, чем та, последствия которой все еще ощущает Запад». Парадоксально, но его труд, благополучно забытый в первой половине XIX в., обретает новое дыхание в годы холодной войны. Джордж Кеннан – один из авторов этого термина – будет даже утверждать в своей работе «Маркиз де Кюстин и его «Россия в 1839 году»[64], что «если это и не очень хорошая книга о России в 1839 г., то в любом случае это превосходная книга о сталинской России, без сомнения, лучшая из всех, и отчасти книга о времени правления Брежнева и Косыгина». Подобную оценку книге маркиза дает и Анри Масси в предисловии к очередному изданию 1946 г. Русские, критически отозвавшиеся о книге, особенно славянофилы, среди которых был и Достоевский, без какого-либо труда указали на недостатки свидетельств, представленных де Кюстином. Он приписывает Православной церкви «помощь полиции с целью обмануть народ», приводит свидетельства очевидцев, а Мишель Кадо[65]даже подозревает де Кюстина в том, что его использует тайное либеральное общество, старающееся приписать иностранцу собственные представления о России. Прежде бывший путешественником по миру, нежели пристрастным исследователем, наш автор часто бывает при дворе в Санкт-Петербурге, посещает Москву, добирается до Ярославля, Нижнего Новгорода и Владимира, однако повсюду на своем пути встречается только с аристократами. Он не знает о существовании большинства губерний, ему ничего не известно о движении славянофилов, и он совершенно не общается с представителями простого народа, чью культуру он замечательным образом отрицает, слишком поспешно посчитав народ обыкновенной массой рабов. Действительно, в описании маркизом николаевской России есть карикатурные черты, однако оно надолго определит то, какой будут представлять царскую империю французы и Европа; не стоит забывать о «новой актуализации» этого представления в годы холодной войны. Невероятно, однако это так: находясь в оппозиции к современной России, Запад в своем коллективном бессознательном часто воспроизводит размышления маркиза де Кюстина.

Приход к власти Александра II связан с неудачами в Крымской войне; новый государь при всем своем внутреннем консерватизме в 1856 г. был вынужден объявить о необходимости глубоких реформ, не менее важных, чем в свое время осуществленных Петром Великим. Не дожидаясь окончания войны, обернувшейся для России поражением из-за действий англо-французской коалиции, царь отменяет различные указы, отданные его отцом: запрещение путешествовать за границу или принцип numerus clausus[66], распространявшийся на прием студентов в университеты. Основным вопросом, решения которого ждали от государя, становится отмена крепостного права, которое правящая элита и интеллигенты-славянофилы и западники считают все большим анахронизмом. Высказывания в пользу отмены подобного рабства широко обсуждаются и соответствуют чаяниям крестьянских масс, это наиболее насущный вопрос для правящего режима, обеспокоенного увеличением числа волнений и бунтов, способных вылиться в восстание, которое сравнимо с пугачевским, произошедшим в предшествующем столетии. Тургеневские «Записки охотника», опубликованные в 1852 г., содержали моральную поддержку реформы, уже ставшей неизбежной. Впрочем, экономическая эффективность системы в тот момент, когда страна оказалась на пороге рыночной экономики, требовала серьезного обсуждения. Спор о способах проведения этой реформы, однако, доказывает, что отмена крепостного права непременно должна была сопровождаться земельной реформой.

По инициативе Николая Милютина и славянофила Юрия Самарина государство организует необходимые переговоры между помещиками и крестьянскими общинами и выделяет деньги на приобретение земли у первых с тем, чтобы немедленно передать ее миру для последующего распределения и возмещения затрат власти в течение сорока девяти лет. Выбор в то время, безусловно, оказался вынужденным, но его последствия были от этого не менее тяжелыми, поскольку роль посредника в отношениях с государством отводилась общине, миру. Вопрос о праве крестьян по своему усмотрению распоряжаться землей поднял Столыпин только полвека спустя, в 1906 г. Реформа знаменует собой важную веху в истории российского общества, однако она не решает всех проблем, поскольку распределенной между крестьянами земли оказалось недостаточно из-за высокого темпа роста сельского населения. Кроме того, противоречия, сравнимые с теми, какие вызывал прежний статус крепостного, продолжают влиять на крестьян, особенно в плане свободы перемещения, тогда как основные заинтересованные стороны полагают, что доходы от выкупа земель должны лишь обеспечить преемственность прежних обычаев. Тем не менее Манифест от 19 февраля 1861 г. открывает новую эру серьезных реформ, которым суждено охватить различные сферы жизни. В 1864 г. для поощрения инициативы и ответственности на местном уровне создаются земства. Территориальные собрания, призванные управлять каждой из тридцати четырех провинций европейской части России, должны избираться на три года путем непрямого голосования среди представителей трех сословий: помещиков, горожан и крестьян. В его обязанности входит содержание дорог, создание школ и больниц и управление ими. Также – на своем, местном уровне – оно располагает широкими полномочиями и может принимать участие в делах либерального дворянства, призванного стать частью законной оппозиции. В 1870 г. аналогичная реформа происходит в области местного управления, однако предполагается, что новые веяния должны вдохновить жителей империи распространить подобное желание перемен на всю систему имперской власти. В 1864 г. проводится радикальная судебная реформа, призванная покончить с произволом и неэффективностью, прежде царившими в судах. Суды отделяются от административной власти. Эта реформа приводит к созданию коллегий адвокатов, чья активность дает импульс возникновению одной из первых в России свободных профессий. Военная реформа, имеющая важнейшее значение после поражения в Крыму, инициирована в 1874 г. Дмитрием Милютиным. Она основывается на всеобщей воинской обязанности по принципу необходимой достаточности и по жребию, определяя срок службы в шесть лет; прежде солдат должен был служить двадцать пять лет и выбирался помещиком или крестьянской общиной. С 1875 по 1887 г. проводится налоговая реформа, и прежняя подушная подать заменяется земельным налогом, налогом, взимаемым с коммерческих и промышленных предприятий, а также – что особенно важно – косвенными налогами, взимаемыми с производства некоторых видов продукции. Создание администрации народного достояния происходит параллельно с ежегодной публикацией государственного бюджета и с учреждением в 1866 г. Государственного банка, позволяющего власти использовать инструменты, подходящие для управления активно меняющейся экономикой. В течение двадцати лет до момента смерти Александра II, убитого как раз тогда, когда он собирался провести конституционную реформу, Россия стояла на пути трансформаций, способных приблизить ее к Западной Европе, несмотря на то что главенство самодержавия как государственного строя не ставилось под сомнение[67].