– Пошли. – Миён тяжелым шагом прошла мимо шаманки в коридор. Там она скинула тапки и с такой силой запихнула ноги в кроссовки, что стало больно.

Когда Миён открыла дверь на улицу, Чуну неторопливо вышел в коридор. Над входом заколыхались пуджоки. Девушка посмотрела наверх. Талисманов было несколько десятков.

– И часто ты продаешь талисманы?

Чуну взглянул на лисицу с любопытством.

– Их довольно часто спрашивают. А что?

– А что насчет токкэби?

– А что насчет нас? – Чуну прищурился.

– Им тоже талисманы продаешь? – Миён вспомнила массивное чудовище в лесу. Где-то же оно взяло тот пуджок.

Взгляд Чуну стал недобрым.

– Я не раскрываю личности своих клиентов. Вы тоже наверняка это оцените.

– Пойдем, сонбэ. – Нара потянула Миён за рукав. Миён в последний раз кинула на Чуну подозрительный взгляд, и ржавая дверь между ними закрылась.

Девушка обернулась и ощетинилась.

– Мне больше по душе, когда у них горб.

– А мне никто из них не по душе. – Нара пожала плечами. – Что ты так пуджоками заинтересовалась?

Миён ответила вопросом на вопрос:

– Часто ли токкэби используют талисманы?

– Я знаю только о Чуну. Большинство токкэби предпочитают магию попроще, типа дубинок. Им не нужны шаманские пуджоки.

– Той ночью, когда я потеряла бусину, у токкэби был с собой талисман. – Миён прижала руку к груди: ей вспомнилась пронзительная боль.

– Даже если он купил его здесь, от Чуну ответа не добьешься. Он славится тем, что на него можно положиться.

– Да неважно. – Все равно тот токкэби уже мертв, и, какие бы у него ни были намерения, они умерли вместе с ним. Надо сосредоточиться на возвращении бусины на ее законное место.

– Что теперь? – спросила Миён, когда они дошли до шоссе.

– Ждем полнолуния.

– Но оно же только через несколько недель! – воскликнула кумихо.

– У меня маловато опыта для даосских практик. Не хочу рисковать. Лучше воспользуюсь силой полной луны.

Миён пришлось сдаться.

– Ладно.

– Все будет хорошо, сонбэ. Доверься мне. – Нара протянула к Миён руку, но лисица попятилась. – Если что-нибудь случится до полнолуния, позвони мне.

– А что, по-твоему, может случиться?

Девочка вздохнула. Она уже давно привыкла к мнительности Миён.

– Просто хочу, чтобы ты помнила: если я тебе понадоблюсь – я рядом. Будь осторожна.

Нара поклонилась и повернула в сторону дома.

Миён прошла мимо автобусной остановки. Ей хотелось прогуляться, прочистить голову.

Бусина пульсировала в кармане. Ее собственное сердце-обличитель[53], которое своим биением словно издевалось над ней.

Не думайте, что вся магия одинакова.

Шаманы долгое время были духовными вождями людей, однако существовали и другие религии.

Прошло много времени с появления кумихо, когда в Стране утренней свежести[54] узнали о даосизме. Это был расцвет государства Когуре. Мудрецы спустились с гор, чтобы обучить людей даосским практикам, и эти практики дошли до самих правителей. Даосы тренировали хваранов[55] Силла и учили дисциплине ума. Дисциплине, с помощью которой, по мнению многих, можно было преодолеть смерть.

Конфуцианский ученый И Хван был одаренным даосом и умел обращаться с магией. Будучи человеком необыкновенной дисциплины, он старался использовать свои способности мудро и редко. Однако все равно по земле ходила слава о его деяниях. Он спас ученика от призрака. Вылечил племянника. Предсказал, что еще девять поколений у семьи не будет наследника.

Однажды его даже попросили обуздать даосского мастера, служившего вану Сонджо, – он использовал даосскую магию во зло.

Говорят, И Хван взглядом мог заставить ребенка упасть с дерева.

Говорят, он мог общаться с чудовищами.

Говорят, он проглотил лисью бусину, чтобы научиться колдовать.

Возможно, именно поэтому лисы боятся даосов.

9

Скутер Джихуна ловко лавировал между машинами в пробке. За спиной юноши развевался флажок с названием бабушкиного ресторана.

Мотороллер еле-еле развивал скорость до сорока километров в час и в любой момент грозил развалиться. Смертельная ловушка на изношенных колесах. Ну в самом деле, неужели хальмони совсем не заботило личное благосостояние собственного внука?

Оставалось лишь надеяться, что скутер не сломается, когда Джихун будет объезжать какой-нибудь пыхтящий автобус.

Близлежащие районы кишели сетевыми магазинчиками и кофейнями. Двери со свистом распахивались, и наружу вслед посетителям неслись громкие попсовые песенки. Джихун подтанцовывал в такт.

Когда парень свернул на крутой холм, скутер все же не выдержал и умер. Сколько Джихун его ни уговаривал, последние пять кварталов до ресторана пришлось идти пешком. Он думал было бросить скутер на полпути, но потом решил, что бабушка не оценит, если он будет разбрасывать на дороге всякий хлам, и покорно дотащил его до дома.

– А вот и твой любимый внук, хальмони. – Джихун вошел в ресторан и стянул с себя куртку. В воздухе витал запах ччигэ, даже несмотря на то, что кухню закрывали по понедельникам, когда бабушка готовила кимчхи[56] и прочие гарниры.

Джихун уже чувствовал пряный аромат квашеной капусты.

– Я наверху, – раздался голос со второго этажа ресторана.

Бабушка сидела среди пластиковых тазиков. Столы были сдвинуты в сторону, чтобы не мешать ей работать. В части емкостей лежали еще сырые кочаны, другие же были заполнены капустой, перемешанной с ярко-красной массой. Джихун подцепил один лист – пальцы тут же стали красными, как кровь, – и положил в рот. Горько и остро – все как он любит.

Бабушка погрузила руки в резиновых перчатках в таз с кабачками.

– Джихун-а, еще одна доставка.

– Но мы же уже закрыты. И скутер сдох, – Джихун запихнул в рот еще кимчхи.