А мои планеты? — продолжил демиург с еще большим запалом. — Чакан и Бавей только кажутся вычурной данью мрачной фантазии вашего покорного слуги. Сами по себе эти планеты являются уникальными экспонатами. Чакан — планета-лаборатория, планета-полигон. Именно на ней еще в Естественном Мироздании мы с Ан-Нубисом проводили первые эксперименты с Нулевым Синтезом. Эти эксперименты оставили на лике Чакана ужасающие следы.

Бавей — иное. Это точная копия Древней Земли, изготовленная мной когда-то по крохам оставшейся после Исхода информации. Что не сумели привезти с собой, пришлось восстанавливать по памяти с помощью разумных машин. В результате глобальной реставрации и возник мой Бавей. Эта планета — слепок, с которого снято впоследствии все Искусственное Мироздание, это первый мир, созданный мной и Ан-Нубисом в самом первом искусственном кластере, — то место, куда бежало человечество от своего прошлого. Человеческие народы, человеческие языки, человеческие изобретения скопированы в глобальную Сеть с восстановленного мной Бавея.

Затем Бавей перестал быть нужным. На долгие годы реставрированный мир стал центром моего частного кластера и главным оплотом моей памяти и ностальгии. Однако спустя миллионы лет, после того как, естественно, ядро Бавея остыло, я отказался от предложенной мне процедуры очередного «восстановления» этой копии нашей древней прародины и позволил физическим процессам идти своим путем. Чтобы ветры не истерли восстановленные мной памятники истории в прах, чтобы пыль не покрыла их многометровым слоем, я накрыл планету ледяным щитом, в котором с помощью силовых полей спрятал копии дорогих мне руин. Только сверху Бавей кажется безжизненной пустыней с дворцами для отравленного вечностью демиурга Эливинера. На самом деле под толщей льда стоят Вавилон и древний Нью-Йорк, доисторическая Женева и величественная Индрапрастха. Вернее — руины их точных копий, изготовленные мной в самые первые дни Искусственного Мироздания. Так что мой кластер — это не просто вселенная для досуга и увеселений как множества прочих акционеров. Мой мир — это музей и сокровищница. Настоящая и подлинная драгоценность!

Беседуя так, беглая агнатка Катрина Бета и всемогущий демиург Сэм Эливинер Тивари оставили зал «Лоэнгрин». Эливинер продолжал свой рассказ.

— Мраморный зал Нойшванштейна задумывался как «Священный», — вещал мохнатый Творец. — Как вы можете видеть, он выполнен в византийском стиле, а мотивы, используемые нами в отделке, навеяны интерьером святой Софии Константинопольской. Смотрите!..

Катрина согласно кивала, хотя и не понимала практически ничего. Но по длинным стенам огромного зала в два яруса вздымались величественные колонны из знакомых ей откуда-то порфира и лазурита, а под ногами струился мраморный пол и тонкий орнамент, со вставками из яшмы и змеевика, кружился на нем и петлял, сплетая замысловатые кружева. И это значило, что слова не нужны — хватало просто смотреть на эту тонкую вязь, впитывать в душу эту музыку зримого чуда и… искренне восторгаться.

Заканчивался зал полукругом, похожим на «апсиду» — священное место для божественного алтаря. Девять ступеней мрамора вели к ней. А выше ступеней высился, играя самоцветами, трон из бронзы, в платине и в темной слоновой кости. Гигантский резной канделябр красной меди в форме огромной неохватной руками готической короны сверкал тяжким золотом украшений. А сотни неоновых свечей, усеивающих его ободы и венцы, накрывали зал дрожащим сиянием, плавно тающим в тенях ниш и углов, каррарских портиков и нефритовых арок.

Однако, слушая Эливинера и восторгаясь изысканностью отделки древнего замка, Катрина не только согласно кивала и поддакивала своему увлекшемуся хозяину, но и задумчиво хмурилась время от времени — так, чтобы Эливинер не слишком это замечал. Красоты кластера и болтовня его Творца не скрывали от девушки главного — того, на что сразу обратил внимание кавалерист Катилина. Первое впечатление, составленное при изучении Буцефала на борту Хохотуна по техническим документам Департамента архитектуры, оставалось неизменным: возможно, Буцефал и являлся бесценной сокровищницей и музеем, но прежде всего он был крепостью! Хорошо защищенной, практически неприступной, неусыпно охраняемой цитаделью, роль стен которой играли гигантские космические кольца и силовые поля. Возможно, думала Кэти, именно подобная «отгороженность» от внешнего мира и беспрецедентная защищенность частного кластера позволяли Сэму Эливинеру столь расслабленно беседовать с незнакомыми ему гостьями на любые свободные темы.

Бог-шимпанзе чувствовал себя слишком уверенно в стенах своего дома — это не вызывало сомнений. Но почему? Быть может, не без оснований? Задавая несложные наводящие вопросы и откровенно используя словоохотливость гостеприимного хозяина, Кэти вскоре выяснила необходимые подробности, которых, впрочем, отыскалось не много.

Как ей уже было известно, в центре системы вокруг пустой точки по единой орбите кружились две планеты. Вокруг двух планет, также по единой орбите, кружились две звезды. А затем — идеальными, невероятно огромными кругами — три фантастических кольца.

Все три кольца являлись непробиваемыми щитами частной вселенной. Безусловно, они всего лишь «опоясывали» ее, находясь в одной плоскости, однако со слов Эливинера выходило, что кольца являются не просто тоненькими поясками, а именно «сплошными стенами». Как выяснилось, кольца перекрывали подступы к Буцефалу со всех сторон пространства, ибо генерировали по своему ободу три сферических силовых поля, расположенных последовательно одно в другом.

Эливинер имел доступ к источникам, не подконтрольным Нуль-Корпорации, а потому, потреблял энергию без ограничений. И если все остальные жители Искусственного Мироздания платили «Нулю» за синтезированную материю и электричество, то Эливинер в каком-то смысле был сам себе Корпорацией. Вывод из информации следовал один — три поля, генерируемые тремя гигантскими кольцами, обладали беспрецедентным уровнем напряженности и непробиваемой мощью.

Первым и самым маленьким «щитом» являлся Граник — кольцо-парк с динозаврами и мамонтами, огромная замыкающаяся в себя лента по ободу воображаемого круга. Кэти прикинула: Граник имел ширину «ленты» с диаметр Бавея или Чакана, а длину, как следовало из данных Сети, полученной ей на Хохотуне, ровно пятьдесят миллионов километров. Даже по самым приблизительным подсчетам, выходило, что площадь Граника превосходит территорию поверхности Бавея и Чакана, вместе взятых, как минимум в пятьдесят миллионов раз. Воистину, то был чудовищный по своим масштабам мир! Мир-кольцо, мир невероятных, невообразимых для обычной шарообразной планеты размеров. Неудивительно, что именно здесь Эливинер решил расположить свои «заповедники» для биосферы различных геологических эпох.

Вслед за Граником, второй неприступной стеной следовало кольцо «Гавгамел».

По форме Гавгамел отличался от Граника и был подобен гигантскому листу Мёбиуса, то есть ленте с одной стороной, грань которой, изгибаясь вдоль дуги кольца, плавно переворачивалась и переходила в обратную сторону самой себя. Кольцо, таким образом, вращалось не только вокруг оси, проходящей через общий центр Буцефала, но и как бы вдоль собственной оси искривления, благодаря чему на ее поверхности осуществлялась смена ночи и дня.