— Маленькая тайна необходима, — сказала Кириэ. — К тому же я не хочу лишать вас профессиональной радости наблюдать и представлять… Однако дам лишь одну подсказку. Я, как и вы…

— Как и я?

— Одним словом, я выбрала профессией то, что хотела делать давно — с самого детства. Как и вы. До сих пор путь был нелегким.

— Это хорошо, — сказал Дзюмпэй, — это… очень важно. Профессия изначально должна быть актом любви. И никак не браком по расчету.

— Актом любви, — повторила Кириэ с восхищением. — Чудесная аллегория.

— Кстати, мне приходилось раньше слышать твое имя? — спросил Дзюмпэй.

Она покачала головой.

— Думаю, нет. Мое имя в обществе неизвестно.

— У каждого есть отправная точка.

— Именно, — сказала Кириэ и улыбнулась. Затем ее лицо стало опять серьезным. — Однако, в отличие от вас, в моем случае с самого начала требовалось совершенство. Ошибка не прощалась. Ты совершенен — или нет. Третьего не дано. Как и права на повтор.

— И это тоже подсказка.

— Пожалуй.

Подошел официант, держа поднос с фужерами шампанского. Она взяла два, один передала Дзюмпэю и сказала:

— Выпьем.

— За наши специальности, — подхватил Дзюмпэй.

Они чокнулись. Раздался легкий и таинственный звон.

— Кстати, вы женаты? Дзюмпэй покачал головой.

— Я тоже не замужем, — сказала Кириэ.

Ту ночь она провела у Дзюмпэя. Пили вино, подаренное заведением, где познакомились, занимались сексом, а потом уснули. Когда Дзюмпэй в одиннадцатом часу утра проснулся, ее уже не было. На соседней подушке осталась лишь вмятина — словно оттиск утраченной памяти. А на подушке лежала записка: «Ухожу. Пора на работу. Если возникнет желание — позвони».

Он набрал ее номер, и они встретились в субботу вечером. Поужинали в ресторане, слегка выпили, позанимались сексом у Дзюмпэя и вместе уснули. Утром она опять исчезла. Несмотря на воскресный день, осталась лишь короткая записка: «У меня работа. Исчезаю». Чем она занимается, Дзюмпэй по-прежнему не Знал. Одно очевидно: работает она спозаранку. И как минимум по воскресеньям тоже.

Они разговаривали обо всем на свете. Кириэ не страдала комплексами и умела поговорить. Ничего не стесняясь. Она с удовольствием читала книги — биографические, исторические, по психологии и научно-популярные, но не художественную литературу. И на удивление обладала обширными познаниями во всех этих областях. Однажды Дзюмпэя несказанно поразила ее осведомленность в истории строительства сборных домов.

— Погоди, сборные дома? Может, ты работаешь в строительстве?

— No! — ответила она. — Меня интересуют вполне реальные вещи. Только и всего.

Это не помешало ей, прочитав два сборника рассказов Дзюмпэя, лестно о них отозваться.

— Интересней, чем я ожидала. Правда, я втайне переживала, — призналась она. — Думала, как быть, если они мне вдруг покажутся скучными. И что тебе тогда сказать? Но я зря сомневалась — мне очень понравилось, правда.

— Вот и хорошо! — вырвалось у него с облегчением. Когда он давал ей свои книжки — беспокоился о том же.

— Это не лесть, — сказала Кириэ. — В тебе есть нечто… необходимое для того, чтобы прославиться. В рассказах у тебя разлито спокойствие, и некоторые написаны очень свежо, слог красивый. А прежде всего — они умело сбалансированы. По правде говоря, я первым делом обращаю внимание на баланс. Будь то музыка, роман или картины. Когда мне попадаются плохо сбалансированные произведения или исполнение, иными словами — вещи незаконченные, низкосортные, у меня ужасно портится настроение. Меня словно укачивает. Пожалуй, именно поэтому я не хожу на концерты и почти не читаю романов.

— Не хочется натыкаться на вещи с плохим балансом?

— Yep.

— И не читаешь романы и не ходишь на концерты, чтобы риска избежать?

— Именно.

— Но это же крайность.

— По гороскопу я Весы. Я не терплю дисбаланса. Не терплю или… как это сказать… — Она умолкла, подыскивая подходящее слово. Но так и не нашла, лишь неуверенно вздохнула. — Ладно. Мне кажется, тебе следует написать солидный роман — и тогда ты прославишься по-настоящему. Конечно, со временем.

— Я, по сути, могу только рассказы. Романы — не мое, — сухо сказал Дзюмпэй.

— И все же.

Дзюмпэй ничего на это не ответил — только молча прислушивался к шороху кондиционера. Вообще-то он уже несколько раз принимался за роман, но всякий раз откладывал. Никак не мог сосредоточиться надолго. С первых же страниц у него было ощущение, что из-под пера выходит нечто прекрасное. Текст получался живым, и будущее, казалось, уже у него в кармане. Естественно вырисовывалась богатая сюжетными линиями фабула. Но по мере продвижения этот напор и этот блеск постепенно, однако очевидно иссякали, сужались и вскоре исчезали полностью. Так останавливается теряющий скорость локомотив.

Они лежали в постели. На улице осень. Оба нагие после долгого и проникновенного секса. Кириэ прижималась плечом к его руке. На тумбочке рядом стояли два бокала с белым вином.

— Слышь?

— А?

— У тебя же есть еще любимая женщина? Которую ты никак не можешь забыть?

— Есть, — подтвердил он. — А что, по мне видно?

— Конечно, — ответила она. — Женщины это чувствуют.

— Все, что ли?

— Я не говорю за всех женщин.

— А-а.

— Но встречаться с ней ты не можешь, да?

— Есть обстоятельства.

— А возможности их устранить — никакой? Дзюмпэй отрывисто качнул головой.

— Нет.

— Что, сложные?

— Сложные или нет, я не знаю. Но как бы там ни было — обстоятельства.

Кириэ отпила вина.

— А у меня такого человека нет, — произнесла она, словно бы сама себе. — И ты мне очень нравишься. Ты завладел моим сердцем. Когда мы вместе, знаешь, меня охватывают счастье и спокойствие. Но всегда быть с тобой мне не хочется. Ну как, успокоила?

Пальцы Дзюмпэя гладили ее волосы. Вместо ответа он задал свой вопрос:

— Это почему?

— Почему я не собираюсь всегда быть с тобой?

— Да.

— Интересно?

— Самую малость, — съязвил он.

— Завязывать с кем-то постоянные отношения я не могу. Причем не только с тобой — ни с кем, — сказала она. — Мне нужна полная сосредоточенность на том, что я сейчас делаю. Боюсь, перестанет получаться, начни я с кем-то жить и проникнись чувствами к этому человеку. Поэтому лучше пусть все остается как есть.

Дзюмпэй на мгновенье задумался.