макушке. – Не обижайся. Я могу быть резким. Я не человек все-таки. У меня в мозгу – что-то неподвластное объяснению.

– Я не обижаюсь, – пробубнил Нуд, хотя, разобрать что-то за жеванием было сложно. – Просто я не хочу, чтобы Вы страдали, Господин. Вам отдохнуть надо.

– Я сейчас очень надеюсь на то, чтобы меня не отправили в бессрочный отпуск, Нуд, – пошутил Вильгельм, но ему стало грустно.

Шура залез на колени Эльгендорфа по штанине и свернулся жирным калачиком. Вильгельм поглядел на крыса и задумался. Он не помнил даже, сколько лет Шуре. Вильгельм вколол ему ген роста и долгой жизни, такой же как когда-то Нуду, но внешность крыса почти не изменилась, он просто вырос, а вот секретарь стал похож на зверька, в нем мало осталось человеческого. Может, он тогда перепутал колбы?

– Извините, а Вы бы не могли рассказать о Космосе так, как Вы его видите? – С надеждой в глазах спросил Нуд, думая, что смена темы разговора как-то поможет Вильгельму отвлечься.

Эльгендорф так расстроился и так давно ни с кем не говорил «по душам», что не мог отказать и согласился. Пусть тема была и не очень приятной.

Сначала они вместе доели торт, выпили чайник чая с базиликом, пока Эльгендорф листал новостную ленту в интернете. Сделав вывод, что ее лучше не читать вовсе, он собрал посуду, положил в раковину, а потом позвал Нуда в гостиную. Шура побежал следом.

В комнате горел торшер, потрескивал угольками искусственный камин. За окном вдалеке виднелся угол кладбищенской стены. Вильгельм рассказывал о Космосе. Когда Нуд попросил рассказать о космических пиратах, Вильгельм засмеялся и сказал, что даже знал парочку.Когда-то они боролись с поставкой запрещенных увеселительных веществ на вечеринки в Академию. Большинство бороздило просторы Космоса на посудинах, на которых уважающий себя и мусор выбрасывать не полетит, и облавы на них стали такими частыми, что все положительные начинания они закончили. Жили пираты на Планете мусора, за которой никто никогда не смотрел, кроме маленького отдела экологии. Они, впрочем, быстро бросили.

Нуд слушал. Пару раз он плакал: первый раз после того, как Вильгельм рассказал о том, какие машины некоторым жителям заменяют животных, а второй – после рассказа о создании Земли. Эльгендорф и улыбнулся, когда вспомнил о точечке в кубике, помещавшемся в ладони.

«Это твое детище, наше будущее, Вильгельм, – сказал когда-то тот, которого он все еще надеялся забыть. – Береги его, потому что больше никто беречь его не будет».

Когда Нуд заснул, Вильгельм отнес его в маленькую спальню. Затем Почитатель помыл посуду и заварил чай. Шура сидел на столе, лакая молоко из блюдца, а Эльгендорф поглаживал его по жесткой шубке. По радио крутили грустную песню.

Глава пятая

Утро Вильгельма, если верить напольным часам с кукушкой, началось после обеда, когда он, почти выспавшись, поднялся с дубовой кровати, ответившей его движениям громкими поскрипываниями. Спину саднило, а суставы, продолжавшие медленно рассыхаться без нужного лечения, ныли. Эльгендорф обвел сонным взглядом комнату, погрузившуюся в полумрак, засунул ноги в тапки и пошаркал к окну. На улице накрапывал грибной дождь, а в комнату через откинутое окно неспешно влетал аромат прелых листьев и мокрого асфальта. Теплый сентябрь, какой так любил Вильгельм. Обычно в такое замечательное время он уезжал за город, где любовался увяданием заточенной в Сансаре природы. И все бы хорошо, если не письмо.

Вдоволь надышавшись, Эльгендорф закрыл окно и пошел на кухню, на которой в тот день было тихо.

«Даже не знаю, ко добру ли это», – пронеслось в голове Вильгельма, когда тот не обнаружил никого на кухне. Посмотрев на часы снова и поморщившись от их громкого тиканья, он зашел в гостиную и открыл крышку террариума, в котором сидела Лилиан. Они враждебно переглянулись. Разговор не задался.

– Ты все такая же противная, как и вчера, – сказал Вильгельм и протянул ей руку. Лилиан по-игуаньи хмыкнула, забралась на плечо Эльгендорфа, важно покачивая хвостом, и, словно улыбнувшись, обвила шею его игольчатым хвостом.

И пока на кухне Вильгельм кормил игуану сверчками, а чайник кипятил воду, мысли Почитателя были переполнены людьми.

Не стоит наивно полагать, что нетерпимость к людям появилась внезапно. Вильгельм упорно не любил людей давно, и с каждым столетием неприязнь к двуногим его подобиям крепчала и крепчала. Эльгендорф сносно вытерпел людей, населявших его Планету несколько тысяч лет назад, а особенно нравились ему так называемые «пещерные» люди, напоминавшие ему зверей. Древние цивилизации с их наивным желанием познать мир, их тотемы, обряды, восхвалявшие страх перед природой. Было в этом что-то трогательное.

Вильгельм с улыбкой вспоминал прекрасную Атлантиду, ушедшую под воду, к превеликому сожалению, по его глупости, наполненную голосами и ароматами Месопотамию, и десятки других, канувших в лету, цивилизаций. Но больше всему ему нравилось то, с каким страхом, повиновением и уважением его встречали жители, которым удостоилась честь встретиться Создателем. Страх парализовал мышцы, когда Вильгельм наблюдал за жертвоприношениями в его честь, и странное упоение собственной важностью поглощало, когда люди поднимали руки к небесам и умоляли его о помощи и благословении. Он любовался храмами, строившимися в его честь, улыбался, когда люди склоняли головы перед его обличием, когда Почитатель появлялся перед избранными. От каждого человека исходил запах слепого доверия. Вильгельм не мог нарадоваться послушности занимательных созданий. Через своих помощников он раздавал знания, помогал проектировать здания, подкидывал умные мысли и изобретения мудрецам, пока его не засекли и не отправили строгое предупреждение: «ЕЩЕ РАЗ ПОВТОРИТСЯ, ЭЛЬГЕНДОРФ, И ВЫЛЕТИШЬ ОТТУДА!». А люди тем временем благодарили Создателя сполна и ни дня не давали ему жить с чувством, что его работа не оценена по достоинству. Он и не представлял, что когда-то люди от него отвернуться.

Но чем умнее становились люди, тем тяжелее становилось Вильгельму с ними совладать. Он боялся предостережений Альбиона и никак не мог воздействовать на людей, только смотреть. Почитатель, всегда живший на Земле и пересекавшийся с людьми часто, все же не мог до конца их понять, потому что не верил, что эволюция смогла одурачить его и заставить человека отклониться от выбранного Вильгельмом в лабораториях курса развития. Изучить все народы Вильгельм, как ни старался, но так и не смог, и чем сильнее люди плодились, чем больше рождалось в них различий, тем тяжелее было поспевать за ними. Один исследователь не мог понять миллионы, а потом и миллиарды существ, а их индивидуальность, пусть и разделенная на многих индивидов, оказалась слишком сложным объектом опытов. И в какой-то момент, когда главный