В голосе Долли зазвучало змеиное шипение.

– Здравствуй, опрометчивый землянин. Ты как раз вовремя для обеда.

– Вот здорово! – воскликнула голова Броадхеда, улыбка ее стала шире. – Я голоден. А что на обед?

– Аргх! – закричала голова хичи, пальцы скривились когтями, рот раскрылся. – Ты! – И правая рука сомкнулась на кукле с левой руки.

– Хо! Хо! Хо! – смеялся Вэн. – Очень хорошо! Хотя на хичи не похоже. Ты не знаешь, как выглядит хичи.

– А ты знаешь? – своим голосом спросила Долли.

– Почти. Во всяком случае лучше тебя.

И Долли, улыбаясь, подняла руку с хичи.

– Но вы ошибаетесь, мистер Вэн, – послышался шелковый, змеиный голос хичи. – Вот как я выгляжу, и я жду вас в следующей черной дыре!

Вэн вскочил со стула, отбросив его с треском.

– Это не забавно! – закричал он, и Долли удивилась, увидев, что он дрожит. – Приготовь мне поесть! – приказал он и, что-то бормоча, отправился в свой посадочный аппарат.

Неразумно шутить с ним. Поэтому Долли приготовила ему обед и прислуживала с улыбкой, хотя ей не было весело. Но эта улыбка ничего ей не дала. Настроение у него было хуже, чем всегда. Он кричал:

– Дура! Ты тайком съела всю хорошую пищу? Ничего вкусного не осталось!

Долли чуть не расплакалась.

– Но ведь тебе нравятся бифштексы, – сказала она.

– Бифштексы! Конечно, нравятся. Но посмотри, что ты приготовила на десерт! – Он оттолкнул тарелку с бифштексом и брокколи, схватил поднос с шоколадным печеньем и потряс перед ней. Печенье разлетелось во всех направлениях, и Долли пыталась поймать его.

– Я знаю, они тебе не очень нравятся, милый, но мороженого больше нет.

Он сердито посмотрел на нее.

– Ха! Нет мороженого! Ну, хорошо. Тогда шоколадное суфле или пирог с фруктами...

– Вэн, ничего этого нет. Ты все съел.

– Глупая женщина! Это невозможно!

– Ну, их не стало. И вообще сладкое тебе вредно.

– Тебя не назначали моей нянькой! Когда у меня сгниют зубы, я куплю себе новые. – Он сунул тарелку ей в руки, и печенье снова разлетелось. – Выбрось этот мусор. Я не хочу больше есть.

Вот и еще один типичный обед на дальних пределах Галактики. И закончился он тоже типично: Долли со слезами прибрала. Вэн такой ужасный человек! И даже не подозревает об этом.

Однако Вэн знал, что он злобен, антисоциален, капризен – и еще длинный список пороков, которые перечислила ему психоаналитическая программа. Больше трехсот сеансов. Шесть дней в неделю в течение почти года. А в конце он с шуткой прекратил эти сеансы.

– У меня есть вопрос, – сказал он голографическому психоаналитику. Программа для него выглядела приятной женщиной, достаточно старой, чтобы быть его матерью, достаточно молодой, чтобы сохранить привлекательность. – И вопрос этот таков: сколько психоаналитиков нужно, чтобы изменить светящийся шар?

Аналитик со вздохом сказала:

– О, Вэн, ты снова противишься. Ну, хорошо. Сколько же?

– Только одного, – со смехом ответил он, – но шар на самом деле не хочет меняться. Ха-ха! И, видишь ли, я тоже не хочу!

Она молча смотрела на него. Ее показывали сидящей в кресле-корзине, с подобранными под себя ногами, с блокнотом в одной руке, с карандашом в другой. Глядя на него, она постоянно поправляла очки, сползавшие на кончик носа. Как и все остальное в этой программе, этот жест имел определенную цель, он показывал, что она всего лишь человек, как и он, а не некое божество. Конечно, человеком она не была. Но прозвучали ее слова совсем по-человечески:

– Очень старая шутка, Вэн. А что такое светящийся шар?

Он раздраженно пожал плечами:

– Это такая штука, которая дает свет. Но ты меня не поняла. Я вообще не хочу меняться. Мне это неинтересно. Я с самого начала не хотел приходить сюда и сейчас намерен закончить.

Компьютерная программа миролюбиво сказала:

– Это твое право, конечно, Вэн. Что же ты будешь делать?

– Буду искать моего... уйду отсюда и буду веселиться, – свирепо сказал он. – Это тоже мое право.

– Да, конечно, – согласилась она. – Вэн. Не скажешь ли, что ты собирался сказать, а потом изменил свое намерение?

– Нет, – ответил он, вставая. – Не буду говорить тебе, просто буду делать. До свидания.

– Ты собираешься искать своего отца, верно? – спросила ему вслед компьютерная программа, но он не ответил. И вместо того чтобы просто закрыть дверь, захлопнул ее с грохотом.

Нормальный человек – в сущности, почти любой человек, – признал бы правоту психоаналитика. И уже давно рассказал бы спутнице по кораблю и постели о своих надеждах и страхах. Но Вэн не привык с кем-нибудь делиться своими чувствами, потому что вообще не привык ничем делиться. Выросший в одиночестве Неба Хичи, лишенный в самом критическом возрасте теплокровных товарищей, он стал подлинным архетипом антиобщественного человека. Страшная тоска по любви погнала его в глубины космоса в поисках исчезнувшего отца. Полная неспособность осуществить свою мечту делала для него невозможным принятие любви сейчас. Его ближайшими спутниками в годы юности были компьютерные программы, записанные индивидуальности, Мертвецы. Он скопировал их и взял с собой на корабль хичи, и разговаривал с ними, как не говорил с живой Долли, потому что знал: они только машины. Им все равно, как он с ними обращается. Для Вэна люди тоже были машинами, продающимися машинами, можно сказать. А у него достаточно денег, чтобы купить, что ему нужно. Секс. Или разговоры. Или приготовление пищи, или уборку его грязи.

Ему не приходило в голову подумать о чувствах продающейся машины. Даже когда такой машиной была девятнадцатилетняя женщина, которая была бы благодарна, если бы он подумал, что она его любит.

Хичи довольно рано научились записывать сознание и даже переносить особенности личности мертвого или умирающего в свои механические системы, как научились и люди, найдя так называемое Небо Хичи, где вырос Вэн. Робин считал это чрезвычайно важным изобретением. Я с ним не согласен. Конечно, возможно, меня сочтут предубежденным – подобная мне личность, уже будучи механическим собранием информации, не нуждается в записи; а хичи, открыв запись, не потрудились создать подобные мне личности.

В петле Лофстрома, в Лагосе, Нигерия, Оди Уолтерс думал о том, насколько он виноват перед Джейни Джи-ксинг. Тем временем магнитная лента подхватила их спускающуюся капсулу, замедлила ее и опустила у таможенно-иммиграционного терминала. За игру с запретными игрушками Оди потерял надежду на работу, но Джи-ксинг помощь ему стоила всей карьеры.

– У меня есть мысль, – прошептал он ей, когда они ждали у стойки. – Расскажу, когда выйдем.