Мэтью выбрался из чулана, побежал за грузовиком и тут же увидел, что Глори как раз закрывает дверь, прощаясь с какой-то леди. Потом она заперла дверь, обернулась и увидела Мэтью.

Глори выглядела такой разозленной, что мальчику показалось, будто она вот-вот его ударит, и сказала тихим угрожающим тоном:

— В следующий раз я тебя там приклею и больше не выпущу!

Мэтью здорово испугался, убежал в чулан и так расплакался, что даже начал задыхаться.

Позже Глори сказала, что все в порядке. Он может выходить, и вообще на самом деле это не его вина. Мэтью всего лишь ребенок, и ей очень жаль, что она накричала на него. Но мальчик не мог успокоиться, продолжал плакать, снова и снова повторял: «Мамочка, мамочка…» Ему и самому хотелось остановиться, но он не мог.

Потом, когда Мэтью смотрел один из своих фильмов по DVD, он услышал, как Глори с кем-то разговаривала, осторожно подкрался к двери, приоткрыл ее и прислушался. Глори говорила по телефону. Он не мог разобрать ее слов, но голос звучал просто ужасно. Потом Мэтью услыхал, как она восклицает: «Мне так жаль, так жаль!», и понял, что Глори очень боится.

Теперь он сидел с полотенцем на плечах, а липкая гадость сползала по его лбу. Мальчик ждал, когда Глори велит ему пойти к раковине, потому что пора будет смывать краску с его волос.

Наконец она сказала:

— Думаю, уже все в порядке. — Когда Мэтью наклонил голову над раковиной в ванной комнате, Глори добавила: — Вообще-то дела идут так себе. Но если тебе повезет, ты будешь по-настоящему умным рыжим.

Бартли Лонг не спеша шагал по коридору к своему офису в доме четыреста на Парк-авеню, держа под мышкой утренние газеты и переполняясь самодовольством. Ему было пятьдесят два, в светло-каштановых волосах уже серебрились седые нити. Этот человек с ледяными голубыми глазами и важными манерами был из тех, кто одним взглядом ставит на место метрдотелей и собственных подчиненных. С другой стороны, он умел быть обаятельным со своими клиентами, поэтому ему с удовольствием делали заказы и прославленные личности, и тихие, незаметные богачи.

Служащие всегда с нервозностью ждали его появления в половине десятого утра. В каком настроении явится Бартли? Желая угадать, работники тайком бросали на него пристальные взгляды. Если выражение лица Бартли было мягким и он одаривал всех любезным: «С добрым утром», люди расслаблялись, по крайней мере на время. Если же он хмурился и поджимал губы, они знали, что ему что-то пришлось не по нраву, и тогда кому-нибудь грозила головомойка.

Но сейчас все восемь постоянных служащих уже прочитали ошеломляющие новости о Зан Морланд, которая когда-то тоже работала у Бартли, и узнали, что именно она, похоже, виновна в исчезновении собственного сына. Все прекрасно помнили тот день, когда Александра ворвалась в офис после гибели ее родителей в автокатастрофе и кричала на Бартли: «Я не видела своих родных почти два года, а теперь и никогда их не увижу! Это ты не дал мне возможности повидать их, потому что твердил, что без меня не пойдет то один проект, то другой! Ты мерзкий, самолюбивый хам! Даже хуже! Вонючий дьявол! Если не веришь этому, спроси людей, которые на тебя работают! Я намерена открыть собственное дело, и знаешь что, Бартли? Я собираюсь утереть тебе нос, добившись успеха!»

Потом она разрыдалась, и Элейн Райан, вечный референт Бартли, обняла ее за плечи и отвезла домой.

Теперь Бартли распахнул дверь офиса, и самодовольная ухмылка на его лице дала понять Элейн и секретарше в приемной, что служащим ничто не грозит, по крайней мере прямо сейчас.

— Думаю, если вы не оглохли и не ослепли, вам уже известно все о Зан Морланд? — спросил Бартли женщин.

— Да я ни единому слову не верю, — категорически заявила Элейн Райан.

Шестидесяти двух лет от роду, с темными каштановыми волосами, подстриженными у отличного стилиста, с прекрасными ореховыми глазами на узком лице, она была единственной из служащих, у кого хватало храбрости время от времени возражать Бартли. Как Элейн сама нередко говорила своему мужу, единственным, что удерживало ее на службе, было отличное жалованье и то, что она могла позволить себе уйти, если босс станет уж совсем отвратительным. Ее муж, отставной офицер десантных войск, теперь работал начальником службы охраны в одном из больших магазинов распродаж. Каждый раз, когда Элейн возвращалась домой, кипя от негодования из-за того, что сказал или сделал Бартли, он успокаивал ее одним-единственным словом: «Увольняйся».

— Не имеет значения, во что вы верите, Элейн. Доказательства — вот они, на снимках. Вы же не думаете, что журнал стал бы их покупать, если бы у редакции были сомнения в подлинности, нет? — Ухмылка соскользнула с лица Бартли. — Стало совершенно ясно, что Зан сама забрала своего ребенка и ушла из парка вместе с ним. Так что теперь полиции нужно просто выяснить, что она сделала с ним потом. Если хотите, могу изложить мою собственную теорию. — Ради большей выразительности Бартли даже ткнул пальцем в сторону Элейн и резко произнес: — Когда Зан работала здесь, сколько раз вы слышали, как она жаловалась на то, что росла в постоянных разъездах из-за службы своих родителей, хотя ей хотелось бы жить где-нибудь в тихом пригороде? Я предполагаю, что со временем ее горе по родителям иссякло и она стала испытывать потребность в новой трагедии.

— Полная ерунда, — от всей души высказалась Элейн. — Зан, может, и упоминала о том, что предпочла бы не переезжать постоянно с места на место, но она говорила это так, вообще, когда мы болтали о том, где и как росли. Конечно же, это не значит, что она постоянно искала какого-то сочувствия. Мать безумно любила Мэтью. Так что ваши инсинуации просто отвратительны, мистер Лонг.

Тут Элейн заметила, что щеки Бартли Лонга начинают краснеть, и подумала, что не надо было так резко возражать боссу. Но разве Райан могла допустить мысль, что Зан похитила Мэтью просто затем, чтобы ее все жалели?

— Я и забыл, как вы были неравнодушны к моей бывшей ассистентке, — рявкнул Бартли Лонг. — Но могу поспорить, что пока мы тут разговариваем, Зан Морланд уже ищет адвоката. Уверяю вас, ей понадобится очень хороший специалист!

Кевин Уилсон в конце концов признался себе, что практически не в силах сосредоточиться на эскизах, лежавших на столе. Он просматривал варианты расстановки растений для вестибюля нового многоквартирного комплекса «Карлтон-плейс, 701».

Это название появилось лишь после горячих обсуждений с директорами «Джаррел интернэшнл», компании, обладавшей миллиардами и финансировавшей строительство. Несколько человек из совета директоров предлагали свои названия, которые казались им самыми подходящими. Почти все они звучали романтично, а некоторые имели исторический уклон. «Герб Виндзоров», «Башни Камелота», «Версаль», «Стоунхендж», даже «Новый Амстердам».

Кевин слушал все это с нарастающим нетерпением. Наконец дошла очередь и до него.

Тогда он спросил: