Radiaspis — это гимн колючкам. Он меньше Calymene, но «добирает» размер шипами, которые торчат буквально отовсюду. Спереди цефалона прямо расческа из шипов; есть и щечные шипы; не одним, а целыми двумя шипами заканчиваются сегменты туловища, опять же шипы на туловищной оси и, наконец, длинные изящные шипы вокруг пигидия. Вам придется как следует присмотреться, чтобы догадаться, что эта пара — не очередные шипы, а глаза на стебельках. Radiaspis — это трилобит из группы одонтоплеврид, что означает «зубастобокие» — и совершенно понятно, откуда взялось такое название. Глабель подразделяется на три забавные круглые дольки. Инстинкт подсказывает, это еще одно высокоспециализированное животное, поскольку от него веет причудливой особостью, так же как от морского конька или ушана — длинноухой летучей мыши. И на мгновение вас охватывает благоговейный трепет перед щедростью природных форм.

Какими бы экстравагантными ни выглядели одонтоплевриды, их устройство оказалось исключительно удачным и позволило им с успехом просуществовать с ордовика до девона (500-570 млн. лет назад); они дали начало сотне видов, каждый из которых может похвастаться собственным уникальным украшением из шипов.

А парад наш все продолжается. Phacops мы уже видели (см. приложение рис. 18), это тот большой девонский трилобит, чьими огромными глазами с хрустальными линзами мы в следующей главе будем разглядывать древний мир во всех его подробностях. Первые Phacops нашли в Германии в 1820-х гг.; затем в Британии, во Франции и в Северной Америке. Поверхность панциря шершавая, бородавчатая. Я сижу за столом и пишу, а прямо передо мной огромный Phacops из Марокко; я легонько провожу пальцами по бугоркам его панциря. Этот вид трилобитов стал в изобилии поступать на рынок примерно с 1985 г.; многие имели вид почти скульптурный, так как подобно скульптуре их грубо вырубали из известняка. Тот экземпляр, что находится передо мной, на ощупь похож на пупырчатый молодой огурец; пальцы различают одиннадцать сегментов туловища. У этого трилобита так хорошо выражены бороздки и шишечки, что его можно прочитать пальцами, как азбуку Брайля. Глабель выдается вперед треугольником; хорошо вычленяются и сегменты пигидия. Один из самых обычных видов — Phacops rana: тот, кто так его назвал, явно держал в уме бородавчатую «кожу», так как rana — это по-латыни лягушка. Некоторые образцы из кремневых сланцев Огайо так аккуратно выветрились из белесой материнской породы, что стали похожи на бронзовую полированную отливку. Находят их целыми скоплениями, и по крайней мере один исследователь предположил, что животные собрались для спаривания, когда их застигла катастрофа. Если это так, то момент зачина стал моментом кончины.

Мимо нас проносится еще множество других трилобитов, но они так проворны, что мы едва успеваем заметить одну-две яркие черты, как они уже исчезли из виду. Вот Crotalocephalus (см. приложение рис. 19) с хвостом, похожим на коготь кошки с несколькими большими, изогнутыми шипами; за ним Dalmanites с длинным шипом на конце пигидия, похожим на копьевидное рыло марлина. Потом следует Scutellum (см. приложение рис. 21) — плоский, как камбала, но с огромным хвостом в форме ребристого веера: вильнул хвостом — и нет его. Гигантский Lichas почти такой же плоский, но глабель у него будто состоит из шариков, прямо как мыльные пузыри, а пигидий — с глубокими бороздами и пилообразными краями. Рядом с ними захоронены в мягком иле крошечные слепые роющие трилобитики по имени Shumardia (см. с. 267). Потом шипастый монстр — Сотига (см. приложение рис. 34): у него столько вздыбленных шипов, что шпагоглотатель проснется в холодном поту, приснись ему такое. И так маршируют они один за другим, один за другим.

Замыкает шествие некрупный трилобит Phillipsia (близкий родственник Griffithides, рис. 23 в приложении). Назван он в честь Джона Филлипса, чьи «Иллюстрации к геологии Йоркшира» (Illustrations of the Geology of Yorkshire, 1836) снискали ему право быть увековеченным в камне, так сказать. На первый взгляд этот трилобит не покажется таким уж примечательным, особенно по сравнению с тем театром абсурда, который нам только что показали. Но это кузен того самого трилобита, что по прихоти Томаса Гарди попал на утес Бини в северном Корнуолле. Он ползал во времена каменноугольного периода (330 млн. лет назад), смотрел на мир большими глазами-полумесяцами; весь его панцирь был испещрен выпуклыми бугорками, будто он болел палеозойской корью. Коревая сыпь не пощадила и суживающуюся глабель. Хвостовой щит очень большой, с глубокими бороздами. Может быть Гарди увидел на картинке именно этого, нарисованного Филлипсом трилобита из Йоркшира, и сохранил образ в копилке своей эклектичной памяти. Несколько родственных Phillipsia видов оказались последними существовавшими трилобитами, хотя в их устройстве нет ничего такого, что предвещало бы особую живучесть. Они продержались до пермского периода (260 млн. лет назад), пока окончательно не вымерли. И вот здесь парад протяженностью в 300 млн. лет завершается.

Теперь становится яснее, как можно потратить целую жизнь, пытаясь поймать несколько мгновений этого парада. Такая длинная-предлинная история, и только горсть скорлупок в нашем распоряжении! На каждое животное, которое нам удается рассмотреть во тьме истории, приходится десяток так и оставшихся в тени или оставивших лишь следы маленьких ножек на мягком иле. Однажды случайный попутчик в поезде удивленно спросил, как я могу день за днем ходить на работу, чтобы изучать трилобитов. Я думаю, ему казалось, что на свете существует трилобит в единственном числе, вроде как Мона Лиза, и что я каждый день прихожу в свой кабинет и его разглядываю, строю разнообразные гипотезы по поводу его загадочной улыбки… Мне пришлось объяснить, что, напротив, моя работа больше напоминает посещение бесчисленного количества галерей, обвешанных Монами Лизами, и что часто от изображения нам не остается ничего, кроме улыбки. И каждый раз, когда кончается одна галерея, за углом нас ждет следующая, а за ней еще и еще… и редко когда покажется ножка.

Существует некая курьезная выгода в том, что ты обитаешь в закрытом ученом сообществе, например в кругу трилобитчиков. Ты знаешь почти всех — как в большой семье. Как и в любой семье, бывают и ссоры, и разногласия, но в конце всегда побеждают семейная преданность и чувство локтя. Чарльза Дулитла Уолкотта семья почитает как отца-основателя; семья переживает за сошедшего с ума несчастного Джона Солтера или горюет по трагично умершему от преследований нацистов Рудольфу Кауфману. Это солидарность, которая выше и шире любых возрастов и любых национальностей. Не важно, куда вы отправляетесь; если вы столкнулись с «трилобитчиком», вам гарантирован дружеский отклик: не пройдет и десяти минут, как вы уже будете обмениваться названиями ископаемых, словно опознавательными знаками. Я помню, как в 1996 г. в середине зимы я прилетел в Алма-Атинский аэропорт в Казахстане. Я стоял снаружи довольно большого сарая, который считался международным терминалом. Подъезжали элегантные лимузины — не за мной, а за бизнесменами постсоветской эпохи, спешащими купить-продать нефть, или руду, или, насколько я слышал, собственную бабушку. Вскоре я остался один, стоял потерянный, и пар от дыхания закручивался в ночном воздухе. И тут я заметил вдалеке древний трабант. Колымага чихала и спотыкалась, точно в диснеевских мультфильмах, и, роняя, будто перхоть, ржавую пыль, добралась до меня и остановилась. Из окна высунулся, улыбаясь от уха до уха, сияя всеми золотыми зубами, мой коллега Михаил Аполлонов. «Я приехал!» — сообщил он значительный, хотя и совершенно очевидный факт. И уже через пару минут мы доверительно обменивались «трилобитовыми» сплетнями.