Он ушел, а я посидел еще немного, прислушиваясь, нет ли подозрительного сердцебиения, — просто на случай, если толика пчелиного яда все-таки попала мне в кровь. Но сердце у меня стучало мерно, как часы.

Неспешным шагом я вернулся к себе. Была глубокая ночь, но многие книжные еще не закрылись, и на улицах бурлила жизнь. Повсюду книгородцы и приезжие стояли группками, зачитывали друг другу отрывки из книг, болтали, смеялись и пили вино, подогретое пиво и кофе. Я осмотрел пару витрин и едва устоял перед искушением войти в магазин и начать рыться на полках.

Потребовалось некоторое усилие, чтобы оторваться от ночной суеты и вернуться в гостиницу. Йети в соседнем номере, кажется, успокоились и теперь храпели и свистели, как засорившиеся волынки. Я прилег, хотел лишь на минуту положить повыше ноги и чуть-чуть отдохнуть. Я посмотрел на летучую мышь в углу, она злобно уставилась в ответ. Потом я заснул.

Во сне я брел по длинному туннелю, вдоль стен которого тянулись шкафы с древними фолиантами. Передо мной беспокойно колыхался призрак Данцелота и постоянно взывал: «Вниз! Вниз! Все вниз и вниз!» То и дело нам встречались всевозможные персонажи прочитанных мною книг: принц Хладнокров, герой моей юности, галопом проскакал мимо на своем жеребце Снежный буран; Проспопа Тонатас, чахоточный торговец коврами из «Лапши для Залифа»; философ и контрабандист Кориолан Кориоринт из «Пемзового оракула»; двенадцать братьев из «Двенадцати братьев» и еще множество других героев популярных произведений заступали нам дорогу. И все они кричали: «Назад! Назад! Возвращайтесь назад!» Но Данцелот плыл прямо сквозь них, и я вместе с ним, поскольку тоже стал призраком. Из глубины туннеля на меня вылетела, пронзительно визжа, огромная одноглазая летучая мышь, за которой следовали злобно гудящие жареные пчелы. Разинув отвратительную пасть, тварь приготовилась меня проглотить. Помнится, я как раз подумал: «Ха! Ей меня не съесть, я же призрак!», но потом она все-таки меня сожрала.

Я проснулся. Летучая мышь все так же неподвижно висела в своем углу и таращилась на меня. Вероятно, она вообще не живая, давно уже умерла с открытыми глазами. В соседнем номере шумели йети, которые как раз проснулись и тут же начали ссориться во все горло. Потом дошло до рукопашной. Измельчалась мебель, в моем номере упала со стены картина. Постанывая, я встал, сонно сложил дорожную суму и покинул этот дом ужасов.

В переулках прохладный утренний ветерок разогнал туман у меня в голове и пробудил жизненные силы. Решив, что неплохо было бы перекусить, я зашел в кофейню и заказал чашку кофе и «книжнеца» — сладкий пирожок в форме книги, начиненный яблочным джемом и нашпигованный фисташками и миндалем. Занятно, но это фирменное блюдо носило то же название, что и пресловутые ужасные существа, якобы бесчинствующие под городом. Перед тем как протянуть мне еще горячее из печки лакомство, кондитер завернул его в страницу, которую вырвал из старинной книги, и проткнул с одного бока длинной иглой, так что выступила благоухающая корицей начинка — точь-в-точь жидкая закладка.

В кофейне сидел еще один драконгорец, Факсилиан Строфолов, мой однокашник. Услышав про смерть Данцелота, он сочувственно мне пособолезновал и, когда я пожаловался на убогость моего пристанища, дал мне адрес предположительно ухоженной и недорогой гостиницы. Пожелав друг другу приятного пути, мы расстались.

Чуть позже я нашел на узкой улочке маленький пансион, из которого как раз выходили выспавшиеся и явно пребывающие в отличном настроении наттиффтоффы. Если здесь остановились такие педантичные и слывущие скаредными типы, то уж точно заведение дешевое и чистое, вероятно, даже тихое, так как наттиффтоффы не стесняются вызвать силы правопорядка, если им кажется, что их покой потревожили.

Я попросил показать мне комнату. Ни одной летучей мыши в ней не нашлось, вода в умывальном тазике была прозрачной как стекло, полотенца и постельное белье — чистыми, из соседних номеров доносились не возмутительные звуки, а приглушенные голоса вежливых постояльцев. Я снял комнату на неделю и впервые с тех пор, как прибыл в Книгород, основательно помылся. И тогда, освеженный и преисполненный любопытства, отправился на новую экскурсию.

Книги, книги, книги, книги. Старые книги, новые книги, дорогие книги, дешевые книги. Книги в витринах и в шкафах, в тачках и в мешках, беспорядочно сваленные в кучу или педантично расставленные за стеклом. Сложенные в кренящиеся башни или рядком на тротуаре, связанные в пачки («Попытайте счастья: купите нашу пачку с сюрпризом!»), выставленные на мраморных постаментах, запертые за решетками в темных деревянных шкафах («Руками не трогать: подписанные первоиздания!»). Книги в кожаных и матерчатых переплетах, в меховых и шелковых. Книги с застежками из меди и железа, из золота и серебра. В некоторых витринах даже лежали особо дорогие, инкрустированные бриллиантами экземпляры.

Тут имелись приключенческие романы с вложенным платком для вытирания пота. Восторг-романы с сушеными листьями валерианы, которые можно понюхать, когда нервы уже не выдерживают от напряжения. Книги с тяжелыми навесными замками, запечатанные наттиффтоффской цензурой («Покупка разрешена, чтение запрещено!»). Один магазинчик торговал исключительно незаконченными произведениями, сплошь рукописными, которые обрывались на середине повествования, потому что авторы умерли в процессе написания. В ассортименте другого были только рукописи левшей, которые писали зеркальным шрифтом. Третий продавал преимущественно романы, главными героями которых были насекомые. Я видел букинистический, куда заходили только светлобородые карлики, и у каждого была повязка на глазу. И волкодлакскую лавку, торговавшую исключительно научно-популярной литературой.

Впрочем, крупные книжные магазины не ограничивались одной областью и свой ассортимент выставляли обычно в беспорядке: покупатели, по всей видимости, эту идею оценили — слишком уж радостно там копались. В специализированных лавках трудно было найти подписанные первоиздания известных авторов, которые все равно были не по карману рядовому посетителю, так как цены там кусались. А вот в перевязанной бечевкой «пачке с сюрпризом» большого книжного вполне могла оказаться книга, чья стоимость во много раз превосходила цену пачки, а если спуститься всего на несколько пролетов в подземные этажи, шансы найти что-нибудь поистине ценное резко возрастали.

В Книгороде действовал неписаный закон: указанная карандашом на задней обложке цена окончательная и баста! При огромных количествах макулатуры, которую беспрестанно сюда свозили, нередко случалось, что торговцы и подмастерья были слишком загружены работой, чтобы при сортировке правильно оценить стоимость книги. Иногда даже не хватало времени вообще посмотреть товар — на целые ящики и мешки ставили оптовые цены и сбывали поскорей. Так в оборот попадали раритеты и, получив ошибочный ценник, изгонялись в темные подземелья или погребались под стопами дешевого чтива. Они заваливались за шкафы, таились в ящиках под пожелтевшими каталогами издательств или лежали недостижимые на верхних полках, или же их сгрызали крысы и жуки-древоточцы. Эти сокровища и составляли главную привлекательность Книгорода. Туристы становились, так сказать, охотниками-любителями: тут каждый мог поймать удачу за хвост, если только искал достаточно долго.