нее, что нам делать? — потребовала Вера дрожащим голосом. — Боже мой, мы же с детьми.

— Она говорит, что наши родственники в России должны начать бить тревогу. Другого пути нет, — перевела ответ Надя.

На этом им запретили общаться и проводили по их домикам. И если Вера, Гена, Петя и Паша были вчетвером, а Надя и Дима хотя бы вдвоем, то Натка осталась совсем одна. Решив, что сейчас все равно ничего толкового не придумает, она легла снова спать, потому что из-за того, что их разбудили среди ночи, а может, из-за объема свалившейся на нее информации, голова у нее была тяжелая, практически чугунная.

Правда, помня о том, как неуютно она чувствовала себя, оказавшись перед солдатами практически раздетой, перед тем как лечь, Натка стащила с себя заляпанную кровью футболку, надела лифчик, джинсы и легкую рубашку, закрывающую плечи и руки. Вьетнамки вместе со всей остальной одеждой она убрала в чемодан, а на ноги натянула балетки, в которых можно было ходить, не боясь содрать ноги на камнях. Теперь она была полностью готова к любым неожиданностям.

Проснулась Натка, когда солнце стояло уже высоко. На часах было одиннадцать утра, это по Москве, значит, тут девять. Она достала телефон из заднего кармана брюк. Превратившись без связи в кусок металла, время он все-таки показывал исправно. Ну да, начало десятого, теперь понятно, от чего так хочется есть.

Словно в ответ на ее мысли дверь бунгало распахнулась. Она теперь вообще не запиралась изнутри, крючок ночью был вырван с мясом. В домик заглянул солдат, поставивший на порог поднос с завтраком. Никаких булочек, лепешек, мяса, сока и фруктов там не было и в помине, равно как и бутилированной воды. На подносе стояла миска с вареным бурым рисом и металлическая кружка с водой. Все!

— All inclusive, — пробормотала Натка с отвращением, которое относилось к самой себе. — Съездила в недорогой тур, называется. Повелась на заманчивое предложение. Вот уж отдохнешь на полную катушку. И сдачу сможешь себе оставить.

Себя стало невыносимо жалко, а еще захотелось закрыть глаза, а потом открыть их и оказаться дома, вместе с Сенькой и Настей, рядом с верным Костей, и чтобы кот Венька что-нибудь разбил, а они опять ругали его за то, что он такой шкодный и неуклюжий. И в гости пришла сестра Лена с племянницей Санькой, и та тарахтела, рассказывая про свой дурацкий блог, а сестра ругала бы Натку за то, что та опять совершила какое-то безрассудство и ее снова нужно вытаскивать из проблемной ситуации.

Натка все бы сейчас отдала, чтобы рассудительная и мудрая Лена, судья Елена Сергеевна Кузнецова, сейчас оказалась рядом. Но нет, никого не было в тростниковом домике, кроме несчастной Натки и стерегущего ее за дверью солдата. Слеза полилась и капнула в миску с рисом.

Нет, так не годится — нужно поесть. Она взяла ложку и начала без всякого аппетита глотать безвкусное разваренное месиво, в которое даже соли не положили. Тем не менее подкрепиться стоило, поскольку, что будет дальше, Натка даже приблизительно не представляла. Она доела рис, запила его водой, стараясь не думать о ее источнике, после чего открыла дверь и поставила поднос с посудой на порог.

Солдат у входа было уже трое. При виде нее они осклабились, загоготали в голос, отпуская какие-то шуточки, Натка была уверена, что сальные. Внутри ее начал расти гнев, с которым она не могла справиться, хотя и понимала, что это недальновидно.

— Что вы ржете? — громко спросила она. — Я спрашиваю, что лыбишься, скотина?

Ее речи солдаты, разумеется, не понимали, но смысл сказанного, видимо, был понятен по интонации. Они мигом перестали улыбаться, встали с корточек, втолкнули Натку внутрь бунгало и вошли следом. Один стал в дверях, полностью перегородив выход, а два других деловито вытащили Наткин чемодан, открыли молнию и начали копаться в нем.

— Эй, вы что такое делаете? — закричала Натка, но ее снова ткнули в грудь, отчего она отлетела в сторону кровати.

Солдаты тем временем достали из раззявленного чемодана ее кружевные трусики, начали разглядывать их, растягивая на пальцах, все это снова сопровождалось гомерическим хохотом. Вскочившая с кровати Натка вне себя накинулась на них, пытаясь отобрать свое нижнее белье. Она была им от силы по плечо, но от бессилия и душившей ее ярости она била в грудь здоровенных мужиков своими маленькими кулачками. Один из солдат поднял ее трусы над головой, размахивая им, словно флагом, а второй перехватил руки Натки повыше локтя, прижал к ее телу, оторвал ее от земли и потащил наружу. Стоящий в дверях их товарищ посторонился.

Натка выкручивалась из рук, пиналась и кусалась, но силы были неравны. Вытащив ее на улицу, солдат что-то крикнул остальным, толпящимся чуть в стороне. Она видела, что один из них куда-то побежал, взревел мотор, что-то затарахтело, и перед Наткой, которую по-прежнему держал на руках темнокожий здоровяк, остановилась какая-то машина. Подбежавшие солдаты открыли задние дверцы и Натку с размаха бросили внутрь, захлопнув темницу снаружи. Снова взревел мотор, и машина куда-то поехала.

Сквозь небольшое решетчатое окно внутрь машины поступало немного света. Натка села, едва удерживаясь, чтобы снова не упасть, потому что машину ужасно швыряло на отвратительной дороге. Внутри воняло, да так мерзко, что у Натки тошнота подкатывала к горлу. Она огляделась и убедилась, что находится в скотовозке. У противоположной стены лежала туша барана, пол был весь измазан кровью и еще экскрементами животных, в углу валялось что-то очень похоже на кишки. Натка зажмурилась, чтобы не видеть, и стала дышать не носом, а ртом, опасаясь, что ее сейчас все-таки вырвет.

Куда ее везут, она понятия не имела. Все ее вещи остались в бунгало. Лишь телефон, бесполезный, но все-таки кусочек прошлой жизни, лежал в кармане джинсов. И что толку, если он не работает? В дороге она провела около трех часов, дольше, чем заняла их поездка из аэропорта в отель, но и машина все-таки была совсем другая. Натке даже не верилось, что та дорога была в ее жизни всего двое суток назад. Тогда она ехала по ней туристкой, полной предвкушения предстоящего отдыха, а сейчас ее везли пленницей, лишенной связи с родными, не понимающей, сможет она еще когда-нибудь их увидеть или нет.

Она даже приблизительно не представляла, куда именно ее везут. В рабство? В тюрьму? В суд? Плакать хотелось ужасно, но Натка не позволяла себе раскисать. Еще чего не хватало, чтобы эти животные, позволяющие себе так обращаться с женщиной, решили,