Вышли листки от Петербургского комитета: два – к прядильной фабрике Шау и один – к путиловским рабочим. Сегодня было собрание рабочих Невского судостроительного завода. Собралось около 500 рабочих. Впервые выступили члены местного отдела “Собрания”. Они отклонялись от политических требований и главным образом выставляли требования экономические. Из толпы раздавались голоса неодобрения. Но тут появился сотрудник “Русской Газеты” Строев, пользующийся большим уважением у петербургских рабочих. Строев предложил резолюцию, как он заявил, выработанную им и представителями социал-демократии. Резолюция эта хотя и подчеркивает противоположность классовых интересов пролетариата и буржуазии, но недостаточно. После Строева говорили товарищи-рабочие социал-демократы, которые защищали эту резолюцию в принципе, подчеркивая, однако, ее ограниченность и недостаточность. Тут началась суматоха, некоторые были недовольны речами социал-демократов и начали срывать собрание. Собрание большинством голосов высказалось против председателя, который был в числе этих срывающих, и выбрало нового председателя, социалиста. Но члены “общества” (зубатовского) не умолкли и продолжали расстраивать собрание. Хотя громадное большинство собрания (90 %) и было на стороне социалистов, но собрание в конце концов разошлось ни с чем и отложило решение до завтра. Во всяком случае, можно сказать, что социал-демократам удалось склонить настроение рабочих в свою пользу. Завтра предстоит большое собрание. – Возможно, что будет две-три тысячи человек. – Надо ожидать на днях грандиозной демонстрации, чего-либо подобного июльской на юге в 1903 году. Бастует завод Франко-русского общества – около четырех-пяти тысяч человек. Передают, что началась стачка на бумагопрядильной фабрике Штиглица – около пяти тысяч. Ожидается стачка на Обуховском заводе – пять-шесть тысяч».

Сопоставляя эти сведения социал-демократа, местного комитетчика (который, разумеется, мог точно знать лишь о событиях в небольшой части Петербурга), со сведениями заграничных, особенно английских, газет, мы должны сделать вывод, что эти последние отличаются весьма значительной точностью.

Стачка росла изо дня в день с головокружительной быстротой. Рабочие устраивали массу собраний и вырабатывали свою «хартию», свои экономические и политические требования. И те и другие, несмотря на руководство зубатовцев, сводились в общем к требованиям социал-демократической партийной программы вплоть до лозунга: созыв учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права. Стихийный рост невиданной по своим размерам стачки далеко-далеко обгонял планомерное участие в движении организованных социал-демократов. Но предоставим слово им самим.

* * *

Мы остановились в своем рассказе о ходе движения на том, как по инициативе Гапона назначено было на воскресенье 9-го января шествие рабочих масс к Зимнему дворцу для подачи «петиции» царю о созыве учредительного собрания. Стачка в Петербурге уже в субботу, 8-го января, стала всеобщей. Даже официальные сведения определяли число забастовавших в 100–150 тысяч человек. Россия не видывала еще такого гигантского взрыва классовой борьбы. Вся промышленная, торговая, общественная жизнь гигантского полуторамиллионного центра оказалась парализованной. Пролетариат на деле показывал, что им и только им держится современная цивилизация, его трудом создаются богатства и роскошь, на нем покоится вся наша «культура». Город оказался и без газет, и без освещения, и без воды. И эта всеобщая стачка носила определенно выраженный политический характер, являлась непосредственным прологом революционных событий.

Вот как один очевидец описывает, в письме к нам, канун исторического дня:

«С 7 января забастовка в Петербурге сделалась всеобщей. Остановились не только все крупные заводы и фабрики, но и многие мастерские. Сегодня, 8 января, не вышло ни одной газеты, кроме “Правительственного Вестника” и “Ведомостей С.-Петербургского Градоначальства”. Руководство движением находится до сих пор в руках зубатовцев. Мы наблюдаем невиданную в Петербурге картину, и сердце сжимается страхом перед неизвестностью, – окажется ли соц. – дем. организация в состоянии взять хотя через некоторое время движение в свои руки. Положение крайне серьезное. Все эти дни происходят ежедневные массовые собрания рабочих во всех районах города в помещениях “Союза русских рабочих”. Перед ними улицы целые дни наполнены тысячами рабочих. Время от времени социал-демократами произносятся речи и распространяются листки. Принимаются они в общем сочувственно, хотя зубатовцы и пытаются устраивать оппозицию. Когда речь коснется самодержавия, они кричат: “Это нам ни к чему, самодержавие нам не мешает!”. А между тем, в речах, которые произносятся в помещениях “Союза” зубатовцами, выставляются все соц. – дем. требования, начиная с 8-часового рабочего дня и кончая созывом народных представителей на основах равного, прямого и тайного избирательного права. Только зубатовцы утверждают, что удовлетворение этих требований не обозначает свержения самодержавия, а приближение народа к царю, уничтожение бюрократии, отделяющей царя от народа.

Социал-демократы говорят также и в помещениях “Союза”, и речи их встречаются сочувственно, но инициатива практических предложений исходит от зубатовцев. Несмотря на возражения соц. – дем., предложения эти принимаются. Они сводятся к следующему: в воскресенье 9 января рабочие должны пойти к Зимнему дворцу и подать через священника Георгия Гапона петицию царю с перечислением всех требований рабочих, заканчивающуюся словами: “Дай нам все это, или мы умрем”. При этом руководители собраний добавляют: “Если царь не даст, тогда наши руки развязываются, – значит, он враг наш, и тогда уж мы выступим против него, развернув красное знамя. Если прольется наша кровь, она падет на его голову”. Петиция везде принимается. Рабочие дают клятву, что все они придут в воскресенье на площадь “с женами и детьми”. Сегодня петиция будет подписываться по отдельным районам, а в 2 часа все должны собраться в “Народный дом” на окончательный митинг.

Все это происходит при полном попустительстве полиции, – она убрана отовсюду, хотя во дворах некоторых зданий и спрятаны конные жандармы.

Сегодня на улицах вывешиваются объявления градоначальника, запрещающие сборища и угрожающие вооруженной силой. Рабочими они срываются. Войска стягиваются в город из окрестностей. Трамвайных служащих (кондукторов и кучеров) заставили выйти на работу казаки с обнаженными шашками».

* * *

Относительно числа убитых и раненых известия расходятся. Само собою разумеется, что о точном подсчете нет и речи, а судить на глаз очень трудно. Правительственное сообщение о 96 убитых и 330 раненых, очевидно, лживо, и ему никто не верит. По последним газетным известиям, журналисты 13-го января подали министру внутренних дел список 4600 убитых и раненых, список, составленный репортерами. Конечно, и эта цифра не может быть полной, потому что и днем (не говоря уже о ночи) невозможно было бы подсчитать всех убитых и раненых при всех стычках.

Победа самодержавия над безоружным народом стоила не меньше жертв, чем большие сражения в Маньчжурии. Недаром, как все заграничные корреспонденты сообщают, рабочие Петербурга кричали офицерам, что они успешнее сражаются с русским народом, чем с японцами…