— Да брось ты, — недоверчиво отмахнулся Потапов. — Не бывает таких людей! Бывают плохие исполнители.

Сидевший в другом углу Фотиев понял, что пришло время вмешаться. Он увидел, что при всей своей богатой фантазии Потапов остается стопроцентным реалистом и ни за что не поверит в то, что должен объяснить ему сейчас Сидорин. Легкое прикосновение к сознанию — и Фотиев увидел, что теперь Потапов готов принять все, сказанное Сидориным, если, конечно, тот не будет нести абсолютную ахинею.

Роберт, не вдаваясь в подробности, объяснил, чем люди из списка отличаются от обычных людей, и Фотиев увидел, как заработало воображение Потапова, как в нем стали складываться, сменяя друг друга, схемы предстоящих акций, настолько зримые и ясные, будто смотришь приключенческий фильм. Иван Матвеевич вынужден был признаться себе, что он сам никогда не смог бы в такой короткий срок перебрать столько вариантов, сколько проскочило сейчас перед его мысленным взглядом. Ну что же, подумал он с долей неудовольствия, каждому свое, но талант убийцы никогда не поставит этого человека в один ряд с ним, Фотиевым, который стоит неизмеримо выше людей, которых использует по их прямому назначению.

— Ну, вообще-то есть способы, — задумчиво проговорил Потапов, крутя в руках стакан с остатками морса на дне. Графинчик, заказанный Сидориным, опустел, но Роберт не спешил требовать новый, поэтому Потапов сам подозвал официанта и, кивнув на графин, продолжил: — Есть бесконтактные методы — яд, взрывчатка, снайпер… Кстати, недавно я раздобыл три снайперских комплекса, сделаны под заказ в Азии, никакая баллистическая экспертиза не определит…

Роберт сделал мину, которая должна была означать, что его не интересуют детали заказа, что это дело исполнителя. Потапов понял это и замолчал, проглотив обиду.

— А насчет генерала, — выдержав паузу, сказал Сидорин, — так нам и не нужна громкая акция. Все должно пройти тихо. Естественные причины. Он ведь уже не молод, и болячек хватает. Если получится, — Роберт что-то написал на салфетке, — то это причитается лично тебе, вне зависимости от расходов на исполнение.

Потапов посмотрел, и глаза его чуть не вылезли из орбит.

— Да, я не ошибся, — подтвердил Сидорин. — Ты ведь меня знаешь…

Уже выходя из ресторана, Потапов остановил мимолетный взгляд на Фотиеве, и тот понял, что его лицо будет навсегда запечатлено в памяти этого человека, как и лица всех людей, сидевших в зале. Поэтому эти несколько мгновений перестали существовать для Потапова.

За последние полгода Настя не написала ни одной картины. И осознала она это, только оказавшись в Пересвете, пронизанном солнечными лучами маленьком зеленом городке. Уже несколько дней ранним утром, наскоро умывшись и сознательно пренебрегая косметической раскраской, она с радостным предчувствием выбегала из дома и спешила к озеру, чтобы ощутить босыми ногами свежую прохладу росы и услышать щебетание птиц. А потом, вдоволь надышавшись, возвращалась домой, открывала настежь окно в своей комнате и переносила на холст впечатления, не замутненные еще дневной суетой.

Сегодня утро выдалось каким-то особенно светлым и свежим. Держа босоножки в руке, Настя подошла к берегу и потрогала ногой воду, сначала зябко передернувшись, а потом, привыкая к прохладе, вошла в нее по щиколотку.

— Доброе утро, Настя, — окликнул ее кто-то с берега.

Она вздрогнула от неожиданности — только что на берегу никого не было — и повернулась.

— Лейла! — радостно вскрикнула она и бросилась навстречу высокой стройной женщине, одетой в короткое бирюзовое платье и выглядевшей на фоне изумрудной зелени царицей из восточной сказки.

Да, это была Лейла, которую она видела всего несколько раз, и то почти десять лет назад. Настя продолжала испытывать к ней самые теплые чувства. Ни от одной ее подруги не исходило столько дружеского участия и понимания, как от этой похожей на древнюю богиню женщины.

— Откуда ты здесь?

Подбежав вплотную, Настя вдруг застеснялась своего порыва и остановилась, смущенно опустив глаза. Мало ли как отнесется Лейла к такому щенячьему восторгу? Конечно, она постоянно передавала приветы через Бойцова, присылала с ним экзотические сувениры со всех концов света — ее деятельность в ордене была каким-то образом связана с постоянными заграничными поездками, но, если вдуматься, что связывало ее, совсем еще девчонку, с этой прекрасной женщиной?

Но Лейла тут же развеяла Настины сомнения, радостно обняв ее и овеяв дружеским теплом, которое та моментально почувствовала.

— К тебе приехала! — Голос ее был таким же свежим и звонким, как это утро. — С командировками покончено, теперь я в Москве надолго. Как не навестить тебя?

— Тогда пойдем к нам, как раз пора завтракать, — пригласила Настя. — Там и поговорим, мама будет рада тебе. Папы, правда, нет дома, он обещал быть только к вечеру.

После завтрака, когда отзвучали восторженные охи и ахи и все обменялись новостями, Настя повела Лейлу в свою комнату показывать картины. Вообще-то она не любила этого делать, потому что не переносила дилетантских оценок на уровне «красиво-некрасиво» или «похоже-непохоже». Но сейчас девушка чувствовала, что Лейла способна увидеть в ее картинах именно то, что она хотела показать.

Большинство привезенных из Магадана полотен из-за недостатка места все еще лежали в кладовой, а в комнате Настя повесила и расставила вдоль стен только самые любимые. На мольберте был закреплен холст, начатый уже здесь, в Пересвете. Войдя в комнату, Лейла восхищенно застыла перед большим полотном, на котором был запечатлен вид колымского распадка с конусообразной сопкой вдали. Сам распадок уже накрывали вечерние тени, а сопка пламенела в лучах заходящего солнца. Этот вид запомнился Насте еще в детстве, когда отец однажды взял ее с собой на рыбалку на один из притоков Колымы. Когда у нее вдруг открылся живописный талант, это детское воспоминание само собой запросилось на холст и стало первой и любимой картиной.

— Какая мощь, какое величие! — тихо сказала Лейла. — Наверное, это полотно будет светиться даже в полной темноте!

— Ну, ты скажешь, — смутилась Настя. На самом деле ей не раз приходила в голову такая же мысль, но пробовать она не стала, чтобы не нарушить очарование.

Лейла перешла дальше и остановилась около портрета, написанного года три назад, где отец был изображен вместе с матерью.

— Как ты назвала эту картину? — спросила Лейла.

— Да никак… — пожала плечами Настя. — Просто портрет.

— Ну как же! — запротестовала гостья. — Это же сама Любовь с большой буквы! Хоть и зовут ее Верой… Ты загляни им в глаза! Ведь я права?

…Лейла еще долго рассматривала полотна, высказывая суждения, каждое из которых отличалось новизной и свежестью. Если ей что-то не нравилось, правда, это было редко, она не стеснялась высказать свои замечания, которые Настя принимала без всякой обиды.

Когда экскурсия по «выставочному залу» закончилась, они присели на диван и Лейла сказала: