– Николай, я получил бригаду. Не подскажешь, как добраться?

– На чем?

– На чем угодно, лишь бы побыстрее.

Подгоняю мотоцикл, он в коляску – и вперед.

– Я тебе бумагу пришлю, жду в бригаде!

Эта встреча сразу все перевернула во мне. Я сразу к начальнику оперативного отдела, думаю про себя: «Хули мне, молодому парню, в штабе торчать…» А начопер, подполковник, опять вскинулся: «Да ты что! Здесь тоже фронт!» Смотрю – майор, замначальника отдела кадров подмигивает:

– Коль, ты Зину-«ленинградку» знаешь?

– А как же! Через нее шифровки даю.

– Знаешь что… ты как-нибудь на виду у начопера ее поцелуй или на своем мотоцикле покатай, только чтоб он обязательно увидел.

Зина была главной радисткой Главного управления. Такая боевая, здоровая, красивая девка. Я к ней клинья подбивал, но она от меня нос воротила… Понятное дело, мой начопер – более видная партия. Это была его баба, и он на нее серьезно рассчитывал. Кстати говоря, они поженились сразу же после войны.

И у меня как-то случай все-таки подвернулся. Приехал я с передовой… а там традиция: когда на фронт приедешь, то друзья тебе кто яблок, кто трофеев, кто консервов… Ну, я делился, конечно. Разумеется, как приеду, так девки как мухи… Еще момент: после ранения в грудь я перестал курить. Поэтому вместо махры и «Беломора» получал шоколад. Все девки это знали, в том числе и его Зинка. И вот она подбегает, нагибается: «Коля, а что у тебя есть вкусненького?» А я, не слезая с мотоцикла, весь в грязи, прихватил ее – и-и-и-и подполковник мой!

Сперва он хотел меня побить. Но потом начопера отпустило: «Какого черта ты лезешь, такой-сякой!» И на утречко он вдруг предлагает: «Слушай, Коль, ну что тебе действительно здесь торчать? Ну, понятно нам «старикам» под сорок лет… Ты просился на фронт… как смотришь? Вот мы сейчас назначили командира полка, он вроде твой знакомый. Хочешь к нему? Давай я сейчас тебе капитана присвою. Чего тебе здесь делать? Ты там дашь им жару…»

Через день мне присваивают капитана, выдают аттестаты, отличную характеристику и приказ за подписью Конева. Не зря я кадровику подкидывал гостинцы с фронта. А еще через две недели в бригаде я принял 1-й танковый батальон, с которым форсировал Днепр. Я был комбатом во время «Сталинграда-2», операции под Корсунь-Шевченковским. Там немцы вырывались колоннами, а мы наматывали их на гусеницы… Они двумя колоннами перли. Надо честно сказать, что их много и убежало. Мои ротные, Ждановский и еще один, оба стали Героями Советского Союза. Март, слякоть… Давили гусеницами беспощадно. Сколько ж мы их там набили, трудно сосчитать. Одних пленных взяли восемнадцать тысяч. Говорили после войны, что пятьдесят пять тысяч мы разделали под орех. Немцы сейчас называют цифру прорвавшихся из окружения – что-то около десяти тысяч. Нам же первоначально объявили, что вышло около трех тысяч. В Корсунь-Шевченковском, на острове Коцюбинского, есть музей битвы. Там фигурирует цифра четыре тысячи солдат и офицеров. У меня осталось ощущение удивительной, необыкновенной победы. Хотя и там хватало накладок. Мы, к примеру, остались без горючего. Нас спас Ротмистров. Помню, как Конев верхом на танке носился – распутица. Вообще, мне повезло, что я был комбатом в этой бригаде.

– Когда к вам прибыли Т-34 с длинным стволом?

– Дай вспомнить. С длинным стволом Т-34 пошли только с января 44-го. Под Корсунем мы еще воевали на старом Т-34. На каждом танке была надпись: «От челябинских колхозников». Бригада была укомплектована танками на средства челябинских колхозников. Честно сказать, я на новых так и не повоевал. На своем танке дошел до румынской границы, до города Бельцы.

– Вы комбат. Какой у вас был танк?

– Обычный танк, с Тагильского завода.

– Вы участвовали в боях?

– Двести метров за атакующими танками, не больше. Батальон атакует. Его предел – это шестьсот-семьсот метров, а то и меньше по фронту. К тому же батальон не всегда укомплектован. Это он называется батальон, а там от силы пятнадцать танков. Но все равно задача ставится как для батальона.

– Танкисты говорят, что управляли механиком-водителем посредством тычка сапогом.

– И так и этак. Бывало, и сапогом в спину… Но это редкий случай, если только отказало внутреннее переговорное устройство. У нас же в шлемофоне все. Разговариваешь с каждым членом экипажа. Оно так и называется – ВПУ. На застежках, с такими большими «гландами»…

– Вам не доводилось вылезать в нижний люк?

– Нет. Я никогда не верил в него и никогда не лазал через него. Вверх-то, бывает, не выскочишь, а уж вниз… Может быть, кто-то где-то вылез, но он, должно быть, был голым и худым. В обычный-то люк механик-водитель еле-еле выскакивает. И потом еще смотря на каком грунте танк стоит. Бывает, открываешь, люк-то на болте вниз опустился, а там всего щелка получается. Он на земле лежит! Я не верил в это, абсолютно.

– Чем запомнилась Молдавия?

– В Молдавии сначала только преследовали противника. Потом до Ясско-Кишиневской операции были остановлены. В мае предприняли попытку, но промазали, потому что весь боекомплект высадили по ложному переднему краю. А когда пошли в атаку… Немцы тогда обманули нас, а мы как обычно не доработали, только и всего. Поэтому операцию перенесли на осень. Но я уже в ней не участвовал. В мае месяце меня почти силой отправили учиться в танковую академию.

– Еще была какая-то история с пленными немцами…

– С первыми пленными я более-менее познакомился в Сталинграде, когда закончился разгром всей группировки. Мы как раз собирали полк второго состава. И нам тогда один товарищ подсказал: «В таком-то районе в овраге много немецких машин крупного размера». Я послал туда технарей. Они приехали и говорят, что им там обязательно нужен танк, потому что машины очень тяжелые. Мы утащили их танками несколько штук, стали копаться. Мотор работает, а машина не двигается, колеса не крутятся. То ли умышленно, то ли что-то сломано было – не знаю.

А неподалеку формировали колонны из сдающихся немцев. Виднелись страшные толпы. Мы сообразили, что там наверняка есть специалисты по машинам. Они же сдавались целыми дивизиями. Я туда приехал, нашел коменданта блока, поговорил с ним. Тот дал команду. Переводчик что-то походил-покричал и приводит пять или шесть человек, один из которых даже немножко соображал по-русски.

Два или три дня они жили у нас, приходили в себя от шока. Если они что-то на себя из нашей одежды накинут, хоть выбрасывай. От них стояла вонь на километр, к лагерю не подойдешь. Заросшие, грязные – нелюди. Мы их кормили, поили. Потом кое-как объяснили, зачем они нам нужны. Те прямо с какой-то радостью кинулись ремонтировать эти машины. Махом привели их в порядок, еще и наших научили, что да как.

Из-за этих немцев я получил свой первый и единственный за всю мою службу выговор. Немцы просто заболели работой, ведь они видели и прочувствовали на своей шкуре, что творилось в блоке перед отправкой в лагерь. Я ночевал в хате один с пятью немцами! Спал на полу, без всякой охраны. Там, правда, еще спала хозяйка с дедом, но все-таки… И кто-то маякнул командиру полка Бриженеву: мол, Орлов один ночует в окружении немцев. Ох, тот на дыбы!