Законы, деньги, весь уклад и чин

И собственное тело обновляла!

(Чистилище, VI, 142–147)

В молодости Данте принимал участие в военных походах и битвах. Он сблизился с поэтами «нового сладостного стиля» (dolce Stil nuovo). Основателями этого литературного направления в 60–70-х годах XIII в. являлись болонский юрист Гвидо Гвиницелли и знатный флорентиец Гвидо Кавальканти (старший друг Данте). Развивая традиции провансальской и сицилийской лирики, они придали поэзии философский характер: рассуждали о происхождении и сущности любви, о силе ее воздействия на людей, рассматривали любовь как средство совершенствования человека. Однако культ Прекрасной дамы был абстрактным, и порой трудно понять, идет ли речь о реально существующей женщине или о символе. И все же в стихотворениях поэтов этой школы, уподоблявших женщину ангелу, иногда даже мадонне, ощущается рост самосознания человека, а подчас и живое чувство.

Поэзия Данте скоро переросла рамки этой школы. Его дервое крупное произведение — «Новая жизнь» — представляет собой сонеты и канцоны, включенные в более позднее (начала 90-х годов) прозаическое повествование. Частично оно является комментарием к поэзии, разъясняющим, по выражению Данте, ее «настоящий смысл», а частью содержит описание реальных эпизодов жизни Данте. В этом сочинении, которое поэт назвал «книгой моей памяти», он рассказывает об истории своей любви к юной флорентийке Беатриче. Впервые Данте встретил ее, когда ему было девять лет, а Беатриче— восемь, и «с этого времени Амор (любовь. — М. А.) стал владычествовать над моею душой, которая вскоре вполне ему подчинились»{137}. Когда девять лет спустя Данте вновь увидел Беатриче, его любовь вспыхнула с новой силой:

О столько лет мной бог любви владел!

Любовь меня к смиренью приучала,

И если был Амор жесток сначала,

Быть сладостным он ныне захотел.{138}

Данте рассказывает о встречах с нею в церкви и на улице, на свадебном пиру другой флорентийки, о своем горе, когда она, поверив ложным слухам о нем, перестала отвечать на его приветствия, о смерти подруги Беатриче, ее отца и, наконец, самой Беатриче (умершей в 1290 г. в возрасте 25 лет). На протяжении всех этих лет Данте даже не помышляет о сближении с ней. Герой остается пассивным, он довольствуется блаженством, заключенным «в словах, восхваляющих госпожу». Беатриче изображается как источник благодати для всех окружающих.

Еще при жизни Беатриче Данте посетило видение ее смерти, которую он воспринимает как космическую катастрофу, заимствовав образы помрачения солнца и землетрясения из Апокалипсиса:

Мерцало солнце, мнилось, все слабей,

И звезды плакали у небосклона,

Взойдя из ночи лона.

И птиц летящих поражала смерть,

И задрожала твердь{139}.

Когда же Беатриче действительно умерла, Флоренция стала «градом скорбей», и «всех людей пленила скорбь моя, печали их — увы! — неутолимы»{140}.

Гиперболизм образов «Новой жизни» — дань поэтической традиции. Но в то же время это произведение — по сути своей первое повествование о духовном мире человека, о глубоком смятении, смене надежды печалью, радости — скорбью. Само действие — описание конкретных событий — оттесняется на задний план изображением переживаний поэта. «На фоне неясно очерченного внешнего мира вырисовывается мир внутренний. Вместо достоверности пейзажа, обстановки, внешности — достоверность переживаний во всем их разнообразном проявлении. Идеализация сочетается с реальностью изображения, но реальностью не бытовой, а психологической»{141}. Главная проблема «Новой жизни» — «решение основных вопросов бытия — любви и смерти, отношение к ним человека, их воздействие на него и его приобщение через них к человечеству и миру»{142}. Решение еще в значительной мере средневековое… И все же процесс индивидуализации чувства начался.

Предвосхищением гуманистического возвеличения человека является уверенность в своих силах, которая звучит в торжественном заверении Данте в конце повести: в будущем он надеется «сказать о ней (Беатриче. М. А.) то, что никогда еще не было сказано ни об одной женщине»{143}, — обещание, которое он выполнил в «Божественной комедии».

В середине 90-х годов Данте стал принимать участие в политической жизни Флоренции. Являясь гвельфом, он выступал против магнатов и притязаний папы Бонифация VIII, стремившегося поставить Флоренцию в зависимость от себя. В 1300 г. он был избран в приорат (правительство). Именно с этого времени раскол в партии гвельфов на черных (в своем большинстве — магнатов) и белых (в основном — пополанская группировка) привел к кровавой распре между ними. Борьба завершилась изгнанием белых в 1302 г. из Флоренции. Данте, принявшего сторону белых гвельфов, переворот застал за пределами Флоренции. Он был приговорен по ложному обвинению сначала к двухлетнему изгнанию с конфискацией имущества, а затем, поскольку он не вернулся для судебного расследования (что отдало бы его в руки врагов), — к казни. Пусть его «жгут огнем, пока не умрет», гласил приговор. Так начались годы изгнания, когда Данте в полной мере познал,

…как горестен устам

Чужой ломоть, как трудно на чужбине

Сходить и восходить по ступеням.

(Рай, XVII, 58–60)

Данте скитался по Италии, вынужденный искать приюта у того или иного синьора — правителей Вероны, Лукки и других городов. Поразителен отрывок из трактата «Пир», в котором Данте, прерывая абстрактные философские рассуждения, неожиданно пишет: «После того как гражданам Флоренции, прекраснейшей и славнейшей дочери Рима, угодно было извергнуть меня из своего сладостного лона, где я был рожден и вскормлен вплоть до вершины моего жизненного пути… — я как чужестранец, почти что нищий, исходил все пределы, куда только проникает родная речь… Поистине, я был ладьей без руля и без ветрил; сухой ветер, вздымаемый горькой нуждой, заносил ее в разные гавани, устья и прибрежные края…»{144}.

Вскоре после изгнания Данте отошел от белых гвельфов, в среде которых начались бесконечные свары и предпринимались различные авантюры. «Безумство, злость, неблагодарность их ты сам познаешь», — пишет о них Данте (Рай, XVII, 64–65). Он остро осознает гибельность гражданских распрей, обагряющих кровью городские улицы и поля Италии.

Италия, раба, скорбей очаг,

В великой буре судно без кормила,

Не госпожа народов, а кабак!..

…………………………………………

А у тебя не могут без войны

Твои живые, и они грызутся,