Нам сказали: «Те, что в американских куртках, довоенных, – это враги, а те, что в американских солдатских рубахах, – те наши!» Дядя говорил: «Я за свободную любовь с учетом всего ныне существующего положения!» Уинстон Черчилль сказал по радио: «Югославские партизаны – наши союзники!» Тетки сказали: «Надо почитать брошюру „Свободный мир", в которой все описывается о страданиях народа!» Мне сказал товарищ Йово Тепчия: «Бей врага, где бы он ни был!» И еще: «Как дела в твоей семье?» Я сказал: «Отлично, только у нас нет больше спальных мест для делегатов со всей страны, потому что мы все в одной комнате!» Капитан Вацулич сказал: «Только надо верить в свою страну!» Эфраим Бадуль сказал: «Я сделаю деревянный барометр!» Павел Босустов читал лекцию «Новая буржуазия в облике различных долгов!». Товарищ Абас сказал: «Тот, кто пишет непонятные стихи, даже прекрасные, не может быть с нами!» Мне сшили зеленый костюм, материал был из крапивы, но не кусался. Портные были немцы, пленные; портные сказали: «Это наш послетний костум, сешас итём нах свобода, томой!» Дедушка сказал: «Каждому свое!» Я написал реферат против американских фильмов, в которых постоянно показывают чувства, плохие характеры и иные непристойности; реферат я читал на уроке физики, в настоящее время ненужной. Тетки составили кроссворд в виде пятиконечной звезды, форма была верная, содержание же, в результате заполнения клеточек, составляли довоенные слова, например: «Тино Росси», «бигуди», «майонез». Мы писали на некоторых дверях слова типа «Враг!» или «Буржуазная курва!», слова мы писали мелом, слова были крупные и торжественные. Вацулич принес теткам подарок, подарок был завернут в старую газету и состоял из вазы в форме солдата с дыркой в голове для цветов. Мы шли по улице и кричали: «Триест наш!» Одна дама в очках и с красными волосами сказала: «Триест их!» Ее схватили, «стригли наголо, на грудь повесили табличку с надписью «Свинья!». Тетки читали книгу «Когда душа обмирает», неизвестно в который раз, но все с тем же полным наслаждением. Дедушка читал пособие «Жизнь цветов в зимних условиях» на немецком и с рисунками. Я читал реферат «Как прополоть сорняки в нашей среде», реферат я во многих местах подчеркнул красным карандашом. Товарищ Раде Кайнич сказал: «Еще только бы отменить частную собственность!» Мама сказала: «Еще только бы заштопать тебе брюки!» Тетки сказали: «Еще только бы показали фильм с Бенджаменом Джильи, молодым!» Товарищ Толентино сказал: «Я итальянец, но в душе я – ваш!» Товарищ Рауль Тейтельбаум сказал: «Я – ваш, но надо ехать помогать в строительстве новой страны, то есть Израиля!» Мы все плакали. Я сыграл собственное сочинение «Мы молодые Титовы герои!». Капитанша речного пароходства сказала мне: «Решись наконец и приходи, твой дядя ходил, я ему нос не откусила, наоборот!» Мой брат, у которого на фотографиях были выколоты глаза, сказал: «Я иду в торговый флот, потому что меня влечет море и плавание по нему!» Мицко, мой друг, сжег записные книжки, в которые он записывал женоненавистнические романы, и заявил: «Баба – вещь дельная!» Буца Кромберг наконец вместе со всеми запел: «Сегодня нам весь мир принадлежит!» И я его не спросил: «Чей?» Дядя привел совсем маленькую служащую и сказал: «Это будет моя третья жена!» Дедушка сказал: «Мне никто никогда не возместит военные потери!» Мама спросила: «Где сейчас мой несчастный бывший муж, который привык к теплу?» Министр Соединенных Штатов Америки сказал: «Триест, прекрасный город, надо отдать Италии!» Мне сказали: «Сиди лучше дома и пиши стихи, не мешай нам работать!» Мой друг Воя Блоша сказал: «Я видел совсем голую женщину, ничего особенного!» Тетки сказали: «В Париже опять шьют очень красивые платья, как раньше!» Дядина маленькая жена сказала: «Куда нам!» Русские сказали: «Если будет надо, мы опять займем Берлин и все эти говенные города!» Капитан Вацулич охранял врага народа Дражу Михайловича, даже когда тот справлял большую нужду. Капитан Вацулич сказал соседям: «Ваш отец расстрелян, так ему и надо, с учетом его грязной работы в полиции во время оккупации!» Они сказали: «Ладно!» Я получил из Америки пестрые ботинки, сине-белые; все говорили: «Это женские!» Товарищ Раде Кайнич сказал: «Только этого не хватало!» Народная активистка Лепа Реновчевич сказала моей маме: «Что ж ты себе мужика не найдешь, если так хочется?» Мама ответила: «Для меня существует только один мужчина!» Товарищ Раде Кайнич сказал: «Для тебя поэтическое щебетанье важнее всего дела преображения!» Товарищ Абас прочитал лекцию на тему «Как сохранить самостоятельность, несмотря ни на что!». Одной нашей родственнице разрезали живот и вытащили оттуда камень весом в два килограмма. Один из наших кумовьев сказал: «Я не вынесу!» – и выпрыгнул в окно, в одной пижаме. Тетки начали учить эсперанто, язык мировой революции. Тетки связали для меня свитер с оленем и пятиконечной звездой на груди. Дядя спросил меня: «Как у тебя дела с этим самым?» Я ответил: «Никак!» Маленькая жена сказала: «В человеке все заложено!» Мама сказала: «Когда я была молодой, один тип хотел меня схватить за грудь, но твой отец сразу выкинул его из лавки!» Мама показала мне какие-то фотографии того периода, на одной из них я стоял в каком-то дворе, а она взбивала сливки, мутовку она называла «шнекестен». Один студент говорил теткам: «Мне только собраться!» И еще: «И тогда я сотворю великие дела!» Один товарищ сел на тротуар и выстрелил себе в рот. Дедушка сказал: «Молодые люди!» Пришла соседка, сказала: «Это мой муж, известный довоенный футболист!» Дедушка сказал: «Везет вам!» Освободитель Белграда Пеко Данчевич заявил: «Мы будем защищать каждую пядь нашей страны и этого города!» Одна женщина сказала мне: «Приходи ко мне в комнату, я тебе покажу вышивки, я вообще-то работаю на городском транспорте, но после обеда!» Тетки отправились оперировать гланды, но одну вернули как здоровую. Дедушка сказал: «Все люди одинаковы, хорваты они или евреи, я вам точно говорю!» Один сосед сказал: «Очень выступаете, вот вас и загнали в одну комнату!» Мама сказала: «Я говорю все прямо в лицо, даже немецкому офицеру, который сопровождал меня ввиду отсутствия аусвайса!» Я сказал: «Мой дядя еще в тридцать девятом пел песню „Вышли мы все из народа", которая тогда была запрещена!» Дядя сказал: «Заткнись!» Я сказал: «У меня никогда не было игрушечной железной дороги!» Дедушка возмутился: «Ну и что?» Дедушка показал мне довоенные фотографии своих садов, виноградников и домов с балконами и потом спросил: «Ну, что?» Мама показала свою знаменитую фотографию с мутовкой, еще какие-то фотографии, на которых они с отцом держатся за руки, а также фотографии их лавки изнутри, полной всякой всячины. Отец на одной фотографии был в большой кепке, с карандашом за ухом, покупатель тянулся за товаром, потому так и остался смазанным. Я показал свою фотографию в момент командования пионерским отрядом на марше. Я сказал: «Но мою игру на аккордеоне в момент большого концерте никто никогда не сфотографировал!» Мама сказала: «Я разучусь готовить многие прекрасные блюда ввиду нехватки исходного материала, в первую очередь взбитых сливок!» Вацулич часто произносил: «За что боролись?» – но в шутку. Мама говорила– «Не вздумайте мне случайно принести с улицы собаку или кошку, потому что я этого не перенесу!» Потом сказала: «Неужели море все еще существует, как когда-то, до войны, когда я его видела в Кралевице и в других городах?» Тетки сказали: «Ах-ах, только бы появились опять уличные певцы с нашим излюбленным репертуаром!» Мама заявила: «Я наконец решила удалить все искусственные зубы, которые меня так мучают, и заменить их новыми!» Соседи ругались, стучали в стену и пели, дедушка сказал: «Вокруг нас все с ума сошли, но будем надеяться, что и это пройдет!» Мама возразила: «Никогда!» Мама рассказала историю о приказчике из цветочного магазина, который готовился к свадьбе и стриг ногти, ноготь отскочил прямо в глаз, глаз вытек. Вацулич опять рассказал историю об ампутации ноги во время Пятого наступления с помощью перочинного ножа и немного водки. Дядя сказал: «Я видел, как одного придавил лифт марки «Штиглер», самый лучший!» Мама сказала: «О чем вы только не болтаете при ребенке!» Я записал в секретном дневнике: «Я знаю, как делают детей!» Я записал еще: «Мах и Авенариус – враги рабочего класса и человека вообще!» Пришли какие-то в пенсне, записали наши имена, даты рождения и так далее, потом сказали: «Пора наконец уже переписаться и знать, чем располагаем!» По дому ходил поп в рваных штанах и говорил: «Если надо освятить комнату или кухню, я работаю за полцены, в связи с голодом?» Мама говорила: «В другой раз!» Вацулич принес старую скрипку и попытался сыграть старую пьесу под названием «Дунайские волны». У меня болел зуб, но не так сильно. Мне сказали: «Твой папашка нашел бабу, а ты не можешь!» Я сказал: «Это не то!» Мама другим говорила обо мне: «Боюсь, он никогда не вырастет!» Дядя сказал: «Ничего удивительного, раз вы его одевали в женские платьица и тому подобное!» Дедушка говорил: «Природа свое возьмет!» Дядя спросил меня: «А к тебе испорченные мужчины не пристают?» Я сказал: «Один раз, в очереди в кино, один меня по плечу похлопал, а так – нет!» Дедушка сказал: «Болтуны!» Дядя сказал: «Что ж, и им жить надо!» Тетки сказали: «Мы сейчас прочитали книгу о лучшем человеке в мире, которого зовут Хитклип!» Вацулич сказал: «А для меня это Ленин!» Я сказал: «Я думал» у меня есть друзья, но сейчас вижу, что их нет!» Товарищ Раде Кайнич сказал мне: «Это может быть только временно, но в настоящий момент ты нам не нужен!» Тогда я сказал: «А все-таки я за союз рабочих и крестьян с прогрессивной интеллигенцией, которая пишет стихи!» Товарищ Раде Кайнич сказал: «Это твое дело!» И еще: «Займись делом или найди женщину, как я!» Я записал в дневник: «Не знаю, может, мне и примерещились идеалы, ради которых я собирал металлолом, устраивал концерты для раненых и все такое!» Дядя продекламировал стихотворение Сергея Есенина с ругательством в образе пивной бутылки на конце. Дедушка сказал: «Как не стыдно!» Строгий, товарищ капитана Вацулича, сказал: «Мы навоевались, сейчас наша очередь наслаждаться жизнью!» Потом еще сказал: «Я их каждый день меняю, потому что я красив!» Одна товарищ, в настоящее время демобилизованная, приходила к тетке, та учила ее буквам, товарищ сказала: «Я испытывала самое большое счастье в атаке, когда я была одно целое со всеми товарищами в мире!» Дедушка сказал: «Вот поужинаем сейчас, а потом посмотрим, как обстоят дела в Европе!» Дедушка расстелил на столе карту, восточные карты закрасил красным карандашом, западные зеленым, нашу страну, единственную, заштриховал розовым. Мама сказала: «Если опять будет война, я наложу на себя руки, потому что не выношу воя сирен я другие тяготы!» Дедушка успокоил: «Да мы просто так смотрим!» Мне сказали: «Ты будешь концертмейстером!» Потом мне сказали: «Пойдешь туда, куда пошлет тебя организация!» Мама сказала: «Это время безвозвратно поглотило многих молодых людей!» Потом я понял, что все это надо воспеть, описать в виде поэмы. Мама сказала: «Не было бы этих тителей-митителей, и отец бы не ушел!» Потом сказала: «А может, и ушел бы!» Я сказал сам себе: «Положись на собственные силы!» Я сел и прочитал все книги, начиная с «Карика и Вали» и кончая «Коммунистическим манифестом». Дедушка сказал: «Ослепнешь!» Товарищ Абас объяснил мне: «Такого сейчас нигде нет, на всем земном шаре!» Какие-то студенты сказали: «Но мы ведь только семена в космосе, где существуют миллиарды точно таких же планет с революциями и тому подобным!» Я заткнул уши и сказал: «Все это уникально!» Жена капитана речного пароходства сказала мне: «Ну что, убедился, что это не больно?» Мой дядя выгнал маленькую женщину, которую называл «Моя третья супруга!», после чего сказал: «Все это бабье портит честному человеку жизнь, а потом и мысли!» Мама сказала: «Я как вспомню все наши дома и виноградники, которые остались только на фотографиях!» Дедушка сказал: «Черт с ними!» Тетки сказали: «Каждый должен нести свой крест, а мы – рисовать!» Тетки делали и другие вещи, чаще всего давали уроки соседским детям, по всем предметам. Мама говорила: «Какие у них способности!» Вацулич сказал: «Когда-нибудь будет лучше!» Мы ели какие-то шницеля, горелые. Мы ходили к другим людям есть те же шницеля и говорить о политике. Мы были пропащей семьей с множеством красивых фотографий. Мы жили в середине двадцатого века, немного до и немного после этой середины. Мы были в первых рядах различных движений – например, по очистке города от снега, по борьбе с неграмотностью, по установлению дружбы народов. Мы узнавали новых лучших людей нашей страны и новых ужасных ее злодеев. Мне сначала сказали: «Ты абсолютно наш!» Потом мне сказали: «Ты свинья, которая хрюкает глупости, щебечет как птичка, а кроме того, ты еще и сын бакалейщика!» У меня был отец, который выпил наибольшее количество алкоголя в Центральной Европе за определенный отрезок времени. Нас всех сселили в большую комнату, забитую вещами, и сказали: «Вам хватит!» – Я очень долго был ребенком, потом началось все остальное. Я носил кофту своей матери, башмаки своей прабабушки и, кроме всего прочего, куртку американского летчика, в настоящее время мертвого. Дедушка продолжал говорить слова «шнельсидер», «фергистмайнихт» и «раухенциммер». Вацулич воскликнул: «Любовь!» Дядя говорил: «Без старика не вынешь рыбку из пруда!» Радио говорило: «Беромюнстер в огне!» Один русский товарищ сказал: «Товарищи!» Некоторые слова были совсем старые, некоторые – совсем новые, все смешалось. Вацулич, капитан освободительной армии, двадцати трех лет, сказал: «Наша жизнь прошла лучше некуда!» Тетки сказали: «Точно!» Моего дедушку раньше окликали: «Хозяин!» Потом о нем стали говорить: «Окоротили мы его!» Сейчас к нему стали обращаться так: «Пошел ты к коммунистам в задницу!» Моему отцу всегда говорили: «Ты самый главный по спиртному!» И еще: «Шляпу долой!» Маме сказали: «Несчастная!» Я сказал: «Не все кроется в математике!» Мы жили все вместе, вроде солдатского взвода. Главным в нашей жизни было рисование, готовка и поливка цветов. Я сначала думал, что дети рождаются путем разрезания живота. Я думал, что детей делают при помощи склянок, резиновых трубок и порошков, которые прячут подальше и на которых пишут: «Смертельно!» Я думал, что после освобождения страны перестанут продавать спиртное. Я надеялся научиться играть на скрипке, но не получилось. У меня были родители, которые обращались друг к другу: «Кошечка, котик!» – а потом: «Да будь ты проклят, проклята!» – и на «вы». Мне показали на картинках способы употребления женского тела, но я не верил. Товарищ Раде Кайнич сказал мне: «Одно дело твои книги, а другое – жизненные события!» Мы видели довоенных офицеров, немецких солдат, главарей четников, партизанских комиссаров и русских танкистов. У моего отца до войны была сокольская униформа, но это было нечто иное. В нашем доме бывали водопроводчики, настройщики, студенты и капитан Вацулич, мой друг. Все это было прежде, потом началось нечто другое. Мама спросила меня: «Ну почему ты не можешь остаться ребенком?» Я ответил: «Не знаю!» Сначала все было ясно и просто, а потом все больше путалось и мешалось. Я не помню, сколько все это длилось. Раньше мы все время переезжали с квартиры на квартиру, а потом нет. Дедушка сказал: «Живи, где живешь!» Я стал об этом рассказывать друзьям, они сказали: «Врешь!» Моя учительница музыки Лидия Сухомирская спрашивала: «Это ваши первые длинные брюки?» Я отвечал: «Первые!» Тогда она восклицала: «Браво!» Тетки сказали: «Если б мы знали, то употребили бы жизнь на что-нибудь получше!» Мама вздохнула: «Мне бы их ум!» Дедушка заворчал: «Все всё знают!» Я думал, что «колабрюнъон» одно слово, означающее брошь. Самое иностранное слово было «алаон», так назывались квасцы, которыми отец останавливал кровь во время бритья.