Що той Варны досталы,

И в ней туркив забралы.

По взятии Львова Богданом Хмельницким (в 1648 г.).

А в чистым поли, близко дороги,

Стоит наметец дуже шовковый;

В тым наметци стоит столичек,

На тым столичку зречны молодец.

Конце вийско збирае, над Львив встае,

Тай пид Львив встае, все шерегуе,

Свое вийско на Львив рихтуе.

Як киньми зернув, аж Львив здвигнувся,

Як шабелькой звив, Львив поклонывся.

Ой, вийшлы к нему мищаны

Ой, вси мищаны, вси предмищаны:

Вынеслы йому мысу червонных.

Вин тое бере, тай не дякуе,

А свое вийско на Львив рихтуе.

Ой, вийшлы к нему вси жидове,

Вси жидове, вси кагалове:

Вынеслы йому мысу червонных.

Вин тое бере, тай не дякуе,

А свое вийско на Львив рихтуе.

Ой, вийшли к нему уси Панове,

Уси Панове, вси гетманове:

Вывелы йому конников в сидли,

Конников в сидли, панну в карети.

Вин тое бере, красно дякуе,

А свое вийско та шерегуе.

Як зачав вийско шереговаты,

Ой, бильше Львива не турбоваты.

По летописям видно, что Львов избавился от грабежа казаков выкупом 200 000 червонцев, собранных с жидов и купцов армянских. Не должно думать, чтобы песни на взятие Варны и Львова только и были бы определенные по своему времени — их довольное число. На некоторые из них указано для сравнения только с приведенными русскими…

Думая, что при звуках пленительной старины никто не может быть равнодушным, я решился привести несколько отрывков из сочинений пол. XVII в. и конца того же века — казака Кирши Данилова и неизвестных.

Завоевание Сибири Ермаком, хранившееся долго в устах простолюдинов, носит отпечаток исторической верности.

Посланники от Ермака на красном крыльце перед Иваном Грозным. Художник С. Р. Ростворовский

И собиралися во единой круг

И думали думушку крепко за едино:

Как бы им приплыть к горе тобольской той!

Сам он, Ермак, пошел устьем верхним.

Самбур Андреевич устьем средниим,

Анофрий Степанович устьем нижниим,

Которое устье впало против самой горы тобольской.

Татары в них бьют со крутой горы;

Стрелы летят, как часты дожди.

И тому татары дивовалися,

Каковы русские люди крепкие,

Что ни единого убить не могут их.

Каленых стрел в них, как в снопики налеплено,

Только казаки все невредимо стоят.

Описание доспехов Михаилы Казарянина:

Выезжал удача, добрый молодец,

Молодой Михайло Казарянин.

А конь под ним — как ясен сокол,

Крепки доспехи на могучих плечах,

Куяк и панцирь чиста серебра,

А кольчуга на нем красна золота.

Шелом на буйной голове замычется,

Копье в руках мурзамецое, как свеча горит;

Ко левой бедре припоясана сабля острая,

В длину сабля сажень печатная,

В ширину сабля осьми вершков;

Еще с ним тугой лук разрывчатой,

Полосы были булатные,

А жилы елены сохатные

А рога красна золота,

А тетивочка шелковая,

Белого шелку шамаханского,

И колчан с ним каленых стрел.

А конь под ним, как лютый зверь;

Цены коню сметы нет.

Почему коню цены сметы нет?

Потому ему цены сметы нет:

За реку броду не спрашивает,

Скачет конь с берегу на берег,

Котора река шириною пятнадцать верст.

Жалоба русской девицы, плененной татарами:

На беседе сидят три татарина,

Три собаки, наездники.

Пред ними ходит красна девица,

Русская девочка — полоняночка,

Молода Марфа Петровична.

Во слезах не может слово молвити,

Добре жалобно причитаючи:

«О, злосчастная моя, буйна голова!

Горе горькое, моя руса коса.

А вечер тебя матушка расчесывала,

Расчесала матушка, заплетала.

Я сама, девица, знаю, ведаю,

Расплетать будет мою русу косу!

Трем татарам, наездникам».

Они те-то речи, татары, договаривают,

А первый татарин проговорит:

«Не плачь, девица, душа красная,

Не скорби, девица, лица белого;

Асдему, татарину, достанешься.

Не продам тебя, девицу, дешево;

Отдам за сына за любимого».

В горе не должно кручиниться, говорили наши прадеды:

А и горе, горе, гореваньице!

А и в горе жить, не кручинну быть;

Нагому быть, не стыдитися;

А и денег нету перед деньгами,

Появилась гривна перед злыми днями.

Не бывать плешатому — кудрявому;

Не бывать гулящему — богатому;

Не отростить дерева суховерхого,

Не откормить коня сухопарого,

Не утешити дитя без матери,

Не скроить атласу без мастера.

А горе, горе, гореваньице!

А и лыком горе подпоясалось,

Мочалами ноги изопутаны.

А я от горя в темны леса,

А горе прежде век зашел;

А я от горя в почетный пир,

А горе зашел, впереди сидит;

А я от горя на царев кабак,

А горе встречает, уж пиво тащит.

Как я наг-то стал, насмеялся он.

Изведение брата напоем лютых кореньев.

Кабы по горам, горам, по высоким горам,

Кабы по долам, долам, по широким долам,

А и по край было моря синего,

И по тем и по хорошим зеленым лугам.

Тут ходила, гуляла душа красна девица,

А копала она коренья, зелье лютое.

Она мыла те кореньица в синем море,

А сушила те кореньица в муравленой печи,

Растирала те коренья в серебряном кубце,

Разводила те кореньица меды сладкими,

Рассычала коренья белым сахаром

И хотела извести своего недруга;

Невзначае извела своего друга милого,

Она по роду братца родимого.

И расплачется девица над молодцем,

Она плачет, девица, причитаючи:

За<на>прасно головушка погибнула!

Об удалых с усами молодцах:

Ах! доселева усов и слыхом не слыхать;

А слыхом их не слыхать, и видом не видать;

А нонеча усы проявились на Руси,

А в новом усольи у Страганова.

Они щепетно по городу похаживают.

Собиралися усы на царев кабак,

А садил и ся молодцы во единый