Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И когда разнеслась весть, что к Бэрроу-Вэйл приближается Триффан с молодым кротом, — нет, что они уже в Бэрроу-Вэйл, — многие бросили рытье летних тоннелей, а кто в это время завтракал — своих червяков и под предлогом необходимости поздороваться вышли посмотреть на Бичена.
Триффан, ныне, возможно, менее общительный, чем прежде, был не слишком рад всей этой толкотне, протянутым лапам и похлопываниям по спине, но его обрадовало, что Бичен со всеми дружелюбен, хотя и несколько ошеломлен таким радушным приемом.
В толпе оказалось несколько знакомых, им Бичен особенно обрадовался. Тут был Бэйли, которого Бичен очень любил и который, он знал, занимал особое место в сердце Фиверфью с тех пор, как Босвелл поручил Бэйли проводить ее в Данктонский Лес. Здесь был также молчаливый Маррам, который пожелал Бичену здоровья и сказал, что, когда Триффан сочтет время подходящим, он будет рад рассказать молодому кроту о гвардейцах (ведь Маррам сам некогда служил гвардейцем) и о Шибоде, где какое-то время жил.
— Шибод! — воскликнул Бичен. — Яс радостью послушаю про это место!
За разговорами они задержались дольше, чем Триффану хотелось, и, хотя первоначально намеревались добраться до Болотного Края в тот же день, в конце концов решили остаться в Бэрроу-Вэйл на ночь. Кроты были в восторге, и тихий вечер перешел в ночь увлекательных рассказов, а потом — об этом надо упомянуть — праздничное веселье смешалось со скорбными воспоминаниями об умерших, тоской по незабвенным временам, и Триффан уже радовался, что они с Биче-ном остались. Молодому кроту было полезно послушать старших, попеть с ними старые песни и узнать, в какой необычной, всеми уважаемой системе он родился.
Кроты собрались в большом общем зале Бэрроу-Вэйл, где раньше, объяснил Триффан, собирался совет старейшин, где великий и печально знаменитый Мандрейк вершил свой суд и где зловещий Рун, тогда еще молодой, впервые достиг власти над южной системой и познал слабость и силу последователей Камня.
— Еще до моего рождения, — промолвил Триффан, вспоминая о тех днях,— Рун домогался моей матери, а она не хотела его. И за это много позже я был сурово наказан!
Он указал лапой на свои шрамы вокруг глаз, и кроты затихли, ибо каждый, кроме Бичена, мог поведать свою страшную историю, как он пострадал от кротов Слова, и самые ужасные истории рассказывали те, кто сам когда-то был грайком или гвардейцем и кого Слово предало.
Зал Бэрроу-Вэйл, так долго пустовавший после чумы, снова был заполнен, с пола смели пыль, входы прочистили. Ощущение древности исходило не столько от земляных стен, сколько от тянущихся с поверхности древесных корней, служивших залу опорой и сводом. Кое-где — в самых удобных местах, где кроты лежали, — корни были отполированы до блеска, а в остальных ободраны и исцарапаны когтями.
Друзья Триффана, такие как Бэйли и Маррам, а также Сликит, которая присоединилась к компании позже, и кроты посмелее, желавшие получше рассмотреть Крота Камня, образовали вокруг Триффана с Биченом внутреннее кольцо. Но среди жителей Бэрроу-Вэйл гораздо больше было тихих и скромных: они, многие из которых были уже пожилыми, образовали внешний круг. Хотя сами кроты в основном молчали, их глаза говорили многое. Старики смотрели на Бичена с трогательным нетерпением и преданностью и чуть ли не благоговейно слушали общую беседу.
Когда позже, разнося червей, Бичен подошел к ним, они смутились и растерялись, но были рады, что он подошел так близко.
И все же в зале не было мира и спокойствия: кроты просто не умели подолгу находиться вместе и среди них несколько раз за ночь вспыхивали споры.
Один крот, казалось, вызывал особое презрение у прочих, его имя было Доддер. Этот старый крот когда-то был гвардейцем, причем гвардейцем из старших. Его словно раздражал весь кротовий мир, он нарывался на склоку с любым, кто оказывался рядом, и это вызывало ответное раздражение и агрессивность.
— Не стой тут, старый пень, — сказал ему один из кротов, когда Доддер пришел с поверхности.
— Не больно-то и хотелось, Мэддер. Хватит с меня того, что я оказался с тобой в одной норе! Просто ступить некуда! И вот за таких мы проливали кровь!
Мэддер возмущенно хмыкнул.
И так далее. Но вспышки вроде этой вскоре затихли, и кроты задремали, размышляя о том, что первый выход Бичена прошел успешно и молодой крот оправдал ожидания. А что касается «Крота Камня» и всего такого прочего, вроде рождения при свете странной звезды, то теперь, когда Бичен вырос, он выглядит вполне обычным кротом, ничего такого святого. И по правде сказать, все были даже несколько разочарованы его заурядностью...
Но с приходом утра многие, забыв вчерашнюю робость, подходили и желали Бичену доброго здоровья, а услышав, что в Болотном Крае он станет учиться письму, шепотом выражали надежду, что достопочтенный Триффан не будет слишком уж строг и позволит ему время от времени выходить на воздух.
— Спасибо, — неуверенно отвечал Бичен, сам не до конца понимая, за что, собственно, благодарит, и втайне гадал, что они такого видят в Триффане.
Через несколько кротовьих лет многие, вспоминая первую встречу с Биченом в Бэрроу-Вэйл, говорили с налетом ностальгической грусти (что вообще характерно для воспоминаний о безвозвратно ушедшем):
— Тогда он был простым молодым кротом и взирал на окружающий мир глазами распахнутыми, как клюв у скворца! Кто бы мог подумать?..
Но что бы ни мог кто-то подумать, по крайней мере один крот имел особые причины помнить те давние дни, и его краткий рассказ достаточно ярко показывает, что при всей своей «заурядности» Бичен уже в юности был отмечен Камнем и, хотя, вероятно, еще сам не знал этого, протянул лапу к самому сердцу кротовьего мира.
В то утро, вскоре после ухода из Бэрроу-Вэйл, путникам повстречался крот; худой и старый, он словно поджидал их, чтобы только бросить взгляд, когда они будут проходить. Такое случалось не раз, и Триффан уже привык к подобному, поскольку многие данктонские узники пережили такие беды, что стали робкими и забитыми; а если к тому же их коснулась болезнь — они были совершенно сломлены, однако в глубине души жаждали уважения.
Хотя Триффан был не склонен оказывать особые пики учтивости — возможно, потому, что зрение его было уже не то, — для таких кротов он всегда находил в сердце приветливые слова, по мере возможности избегая длительных бесед. Но