— Это он, — сипло прошептала я, голос внезапно пропал.

Я сжала руку Алекса, привлекая его внимание к приближающемуся к нам странного вида человеку, который мог, должен был быть только Гофманом! Он летел (это был не оптический обман, я хорошенько протерла глаза) сантиметрах в двадцати над землей, и полы его фрака развевались наподобие крыльев гигантской птицы.

— Какой необычный способ передвижения он выбрал, — вскинув брови, сухо заметил командор.

— Не более странный, чем то, что местная трава сделана из вареного сахара и фруктового сиропа. В этом мире все необычно. Это же мир ЕГО фантазий…

Опустившись на землю шагах в двадцати от нас, человек подошел к нам, мягко улыбаясь. С трубкой во рту, в фиолетовом фраке, черных атласных брюках, смешном колпаке, невысокого роста, он выглядел довольно эксцентрично. В этом мире Гофман преобразился, вид у него был самоуверенный и одежда другая, яркая и привлекательная, хотя похитили его в желтом ночном халате. Еще необычным в его внешности было то, что у него была только одна туфля, потому что вторую он оставил в руках Алекса. На этой ноге сейчас красовался лишь белый шерстяной носок, но похоже, что великого писателя это нисколько не смущало…

— После прогулок по дивному Марципановому лесу весьма освежительно выйти снова на залитый солнцем ароматный Леденцовый луг. Ого! — вдруг вскричал он, прямо как его герои. — Ого! Вы принесли мой башмак, любезный господин!

Алекс с поклоном выудил из кармана фрака еще одну туфлю и протянул Гофману. Тот сердечно пожал ему руку и обулся полностью.

— Сунул в карман еще в квартире, видишь, пригодилось, — ответил на мой изумленный взгляд Алекс.

— Позвольте представиться, ваш покорный слуга Эрнст Теодор Амадей Гофман, по призванию художник и музыкант, но по ничтожной необходимости, ниспосланной жестокой судьбой, слуга закона. Надеюсь, временно…

Командор поклонился, я сделала почтительный книксен.

— Весьма польщен знакомством, сударь. Я Алекс Орлов, посол российского императора его величества Александра ко двору Крысиного короля, а это моя дражайшая супруга, фрау Алина.

— Алина, королева Голконды,[21]— таинственно прошептал Гофман, глядя на меня одухотворенными сверкающими глазами.

— Так вот какими судьбами, друзья мои, вы оказались в этих столь прекраснейших краях, — счастливо воскликнул этот забавный гений, я заметила, что трубка у него погасла. — А я уже некоторое время гуляю здесь один, предаваясь приятнейшим размышлениям.

Крысиное царство называть прекрасным? Как тяжела и беспросветна должна быть его жизнь в реальном мире, чтобы чувствовать себя счастливым здесь, в плену у крыс, и закрывать глаза на то, чего, он не мог не видеть, что все эти красоты лишь запудривание мозгов…

— Мне не хватает только моего пюпитра с нотами и чернил. А не найдется ли у вас случайно пользительного табачку, дорогой друг? — важно и с достоинством вопросил гений, обращаясь к Алексу, явно убежденный в получении только утвердительного ответа.

Когда, выбивая трубку, он услышал, что Алекс не курит, то очень удивился и сказал, что нынче все студенты употребляют табак, в особенности виргинского сорта, и даже добавил пару фраз о его «пользительности». Мой муж угрюмо кивал, упреки в некурении его явно раздражали. Кстати, курить-то ему частенько было просто положено по «легенде», но я в этих случаях жестко предупреждала, чтоб на поцелуи даже не рассчитывал.

— Это тоже, кажется, ваше, — наконец сказал он, протягивая Гофману свернутые в листы рукописи.

— Какое чудо! Они уцелели! Мои «Крайне бессвязные мысли», которые я как раз готовил для моего издателя Кунца!

— А-а, значит, ваш кот не соврал…

— Мой кот?! Когда вы успели с ним познакомиться? Ах, неважно… Надеюсь, он в добром здравии? — вскричал Гофман, схватив меня за руки. Но под спокойным взглядом командора тут же выпустил их, жутко смутившись…

— Он в полном порядке, — уверила я, решив, что теперь год не буду мыть руки, и добавила в сторону: — Этот толстый кошак умеет о себе позаботиться.

— Милый моему сердцу Муррхен, я так рад, что крысы его не тронули! Листы же слегка покусаны их мерзкими зубками, но это ничего. Думаю издать сборник «Картинки по Хогарту». Как вам название?

— Может быть, лучше будет звучать «Фантазии в манере Калло»? — громко предположил появившийся неизвестно откуда Профессор, с независимым видом попыхивая маленькой трубкой. Ну, наконец-то! А то мы, уже решив, что достаточно вежливых предисловий, как раз собирались спросить писателя, не видел ли он здесь нашего серо-белого питомца, тревога за его шкурку нарастала. — Виргинского табачку, маэстро?

Гофман впал в волнение, и не от говорящего кота, который не щадит чувств писателя мечтающего, чтобы только его Мурр разговаривал, а не чужие толстуны, видно было, что он уже весь находится где-то в другом месте и даже не расслышал про табак, о котором буквально только что так мечтал.

— Восхитительное гармоничное название! Калло — изумительный художник, и даже более того, он гений, я его боготворю, но откуда вы узнали? Что?! Ах, прошу прощенья… Где вы тут разжились таким табаком, любезный друг, позвольте?

Агент 013 с достоинством кивнул и протянул ему набитый кисет, даже не глядя на нас с Алексом. Та-ак… Значит, историю о его таинственном исчезновении, блуждании, подвигах и своевременном чудесном появлении лично я услышу не скоро? Ладно, ладно, сочтемся, надутый табачный подхалим…

Когда Гофман наполнил свою трубку и, они с котом, обнявшись, ушли в Марципановый лес, заведя разговоры об отвлеченно-возвышенном, то есть о женщинах. Наш Пусик жаловался на меланхолию и боли в хвосте, а Гофман вздыхал о своей возлюбленной божественной Юлии и обращался к коту не иначе как «сударь мой». Мы с мужем под ручку шли на два шага сзади…

— Но я не предполагаю физического воссоединения с ней, ведь за сим воспоследует неизбежно царство филистерского быта и смерть всякой поэзии! — жарко заявлял писатель.

— Да, да… Как вы правы, — нагло поддакивал наш кот. — Истинная любовь не должна быть жертвой грубой физиологии. Помню, как-то раз по весне, на крыше…

Вот отгадайте загадку: брешет, а не собака? Правильно, наш агент 013. У меня просто уши порою вянут от его вранья. Жертва грубой физиологии… А у кого жена и трое детей?! Алекс невольно покосился на меня, видимо, в порыве праведных чувств я крепко впилась ему ногтями в руку…

— Извини, дорогой!

— Да ничего…

— И ведь главное, никаких объяснений! Я о Профессоре! — Долго молчать на это вопиющее безобразие было невозможно. — Мы, значит, тут извелись оба, не зная, где он, что с ним. А этот усатый сноб разгуливает себе в конфетном лесу с трубкой в зубах!