Он подъехал к дому, и на его зов Мэри открыла дверь — с побледневшим лицом, не выпуская из рук отцовского меча.

— Мы уезжаем домой.

Мэри была сильно испугана, но Роб видел, как ее губы зашептали благодарственную молитву.

Роб снял тюрбан и персидскую одежду, облачившись снова в свой черный кафтан и еврейскую кожаную шляпу.

Быстро собрали нужное: экземпляр «Канона врачебной науки» Ибн Сины, анатомические рисунки, скатанные в трубку и упрятанные в бамбуковый футляр, медицинские записи Роба, набор лекарских инструментов, игру, доставшуюся от Мирдина, еду и кое-какие лекарства, меч отца Мэри и небольшую шкатулку с деньгами. Все это нагрузили на меньшую верблюдицу.

Той же, что побольше, Роб навесил с одного бока тростниковую корзину, с другого — сетчатый мешок с крупными ячеями. В маленьком флакончике у него оставалась капелька буинга — как раз хватило взять на кончик мизинца и дать пососать Робу Джею, а потом и Таму. Когда оба уснули, Роб положил старшего в корзину, меньшего в мешок, а их мама села верхом на верблюда, посередине между ними.

Сумерки только спускались, когда они попрощались с маленьким домиком в Яхуддийе, боясь замешкаться — афганцы могли ворваться в город в любую минуту.

Когда Роб провел обеих верблюдиц через опустевшие западные ворота, стемнело окончательно. Охотничья тропа, по которой они двинулись через холмы, проходила так близко от костров афганских воинов, что слышны были их песни и громкие возгласы. Слышались и пронзительные вопли, которыми афганцы распаляли себя для предстоящего разорения города.

Один раз показалось, что какой-то всадник несется галопом прямо на них, но вскоре топот копыт пронесся стороной и замер вдали.

Действие буинга заканчивалось. Роб Джей негромко захныкал, потом и заплакал. Робу эти звуки показались невыносимо громкими, и Мэри взяла малыша из корзины и убаюкала.

За ними никто не гнался. Костры остались позади. Но, когда Роб оглянулся назад, розоватое зарево занялось над покинутым ими городом, и стало ясно: это пылает Исфаган.

Они не останавливались всю ночь, когда же забрезжил слабый свет раннего утра, Роб увидел, что они перевалили через холмы. Воинов поблизости не было. Все тело у него одеревенело, а ноги… Он понимал, что как только остановится, его злейшим врагом станет боль. Хныкали теперь уже оба малыша, а жена Роба, с посеревшим лицом, ехала, закрыв глаза, но он не стал останавливаться. Заставлял усталые ноги идти дальше и дальше и вел верблюдиц на запад, к первому из цепочки еврейских поселений.

Через большой Пролив они переправились в 24-й день марта лета от Рождества Христова 1043-го. Причалили поздним вечером в Гавани Королевы. Кто знает — может, все в дальнейшей жизни сложилось бы у них совсем по-другому, появись они в городе Лондоне теплым летним днем. Мэри, однако, ступила на берег в слякоть, под холодным весенним дождем, держа на руках младшего сына, которого (как и его отца) тошнило и рвало всю дорогу от французского берега до высадки в Лондоне. Ей этот город не понравился; с первой же минуты, когда она ощутила его промозглую сырость и мрак, Мэри прониклась недоверием к Лондону.

У причалов было буквально не повернуться: одних вселяющих страх боевых кораблей, покачивающихся на волнах, Роб насчитал два десятка с лишним, а купеческих судов было и не сосчитать. И Роб, и Мэри, и детишки были совсем без сил после путешествия. Добрались кое-как до постоялого двора на рынке в Саутуорке — Роб еще не забыл его, но постояльцам там предлагался весьма убогий приют, в довершение ко всему еще и кишевший насекомыми.

Чуть только забрезжила утренняя заря, Роб самостоятельно отправился на поиски более подходящего пристанища. Он пошел по широкой дороге, через Лондонский мост, недавно на совесть отремонтированный — этот мост изменился меньше всего остального в городе. Лондон очень разросся. На месте прежних лугов и садов Роб увидел незнакомые постройки и лабиринт улиц, переплетающихся не хуже, чем в Яхуддийе. В северной части города он почувствовал себя совершеннейшим чужаком: в годы его детства здесь помещались богатые особняки, окруженные полями, садами и огородами, которые принадлежали родовитым старожилам. Теперь же многие имения были распроданы, а здесь обосновались мастера, занимавшиеся далеко не столь чистыми ремеслами. Стояли тут мастерские по выплавке железа, небольшой квартал занимали жилые дома и лавки златокузнецов, недалеко от них расположились такие же кварталы серебряных дел мастеров и медников. Да, в таком месте Робу не хотелось бы поселиться — вечная пелена дыма от сжигаемой древесины, вечная вонь от кожевенных мастерских, неумолчный грохот молотков по наковальням, рев плавильных печей, стук, звяканье и лязг из многочисленных ремесленных лавок.

Да и в каждом другом районе его глаза сразу находили какие-нибудь недостатки. В Крипплгейте было противно, ибо там так и не осушили болото, Холборн и Флит-стрит отстояли слишком далеко от центра города, Чипсайд переполнен мелочными торговцами. В нижней части города скученность была еще заметнее, но то были районы, овеянные грезами детства, и Роба неудержимо влекло к самому берегу реки.

Улица Темзы оставалась главной улицей Лондона. В нищих тесных переулочках от пристани Пуддл-Док на одном ее конце до Тауэрского холма на другом ютились носильщики, грузчики, слуги и прочий простой люд, но сама улица, протянувшаяся далеко вдоль реки со множеством причалов, была средоточием ввоза и вывоза товаров, центром оптовой торговли. По южной стороне улицы дома стояли более или менее в одну линию — этого требовали находившиеся за ними русловая стена и пристани, — зато на северной стороне они строились как попало, и улица то сужалась, то расширялась. Местами фасады громадных особняков, увенчанных остроконечными крышами, выпирали из общего ряда, будто живот беременной женщины. В другом месте вдруг проглядывал обнесенный оградой садик или же прятался в глубине склад товаров, а саму улицу почти весь день заполняли толпы пешеходов, верховых и вьючных животных, чье ржание и запах навоза Роб не успел еще позабыть.

В одной таверне он стал расспрашивать, нет ли в этом районе дома, который сдается внаем. Ему сказали, что есть один такой близ Уолбрука. Оказалось, рядом с этим домом стоит небольшая церквушка святого Иосафа, и Роб решил, что Мэри здесь понравится. На первом этаже жил хозяин, Питер Лаунд. Внаем он сдавал второй этаж — там помещались одна маленькая комнатка и одна большая, где могло разместиться все семейство. Крутая лестница вела со второго этажа прямо на оживленную улицу.

Клопов было не видно, да и плата назначена вполне умеренная. Главное — район был хороший: большинство переулков, поднимающихся к северу в гору, облюбовали под свои дома и лавки зажиточные купцы.

Роб, не теряя времени даром, пошел в Саутуорк за семьей.