– Нет, спасибо, – сказала Вирджиния и добавила, когда их уже провожали к столу: – Перегрин, вы раньше когда-нибудь бывали с дамой в ресторане?

– Да, конечно.

– С кем? Когда?

– Некоторое время назад, – ответил дядюшка Перегрин довольно неуверенно.

Они заказали устрицы и белокорый палтус. Вирджиния сказала, что хотела бы выпить крепкого портера. Затем она спросила:

– Почему вы прожили всю жизнь холостяком?

– Я – младший сын в семье. Младшие сыновья в мое время не женились.

– О, чепуха! Я знаю сотни женатых младших сыновей.

– Это считалось довольно эксцентричным для землевладельцев, если, конечно, они не подыскивали себе богатую наследницу. У них не было никаких поместий. Они жили в небольших домиках, которые полагалось возвращать фамильным наследникам, то есть их племянникам или другим младшим сыновьям. Младшие сыновья всегда находились, если глава семьи умирал молодым. В прошлой войне они оказались очень полезными. В некоторых отношениях наша семья, пожалуй, была очень старомодной.

– А вам когда-нибудь хотелось жениться?

– Нет, пожалуй, нет.

Эти прямые вопросы личного порядка нисколько не смутили дядюшку Перегрина. Практически он был невозмутим. Никто еще, насколько он помнил, никогда не проявлял к нему такого большого интереса. Разговор продолжал нравиться ему даже после того, как Вирджиния спросила без обиняков:

– И много было любовных связей?

– О нет, боже упаси!

– Надеюсь, вы не гомик?

– Гомик?

– Вы не гомосексуалист?

Даже этот вопрос не смутил дядюшку Перегрина. С мужчинами он обсуждал эту тему очень редко, с женщиной – никогда. В откровенности же Вирджинии было что-то такое, что по-детски подкупающе привлекало его.

– О нет, боже упаси!

– Я-знала, что нет. И всегда так думала. Просто пошутила над вами.

– Раньше со мной никто так не шутил. Но однажды, когда я находился на дипломатической службе, мне довелось знать парня, который слыл гомосексуалистом. В этом, по-видимому, нет ничего особенного. Он дослужился до ранга посла. Это был довольно тщеславный и модный парень. По-моему, именно из-за этого люди и говорили о нем как о гомосексуалисте.

– Перегрин, а вы когда-нибудь лежали в постели с женщиной?

– Да, – самодовольно ответил дядюшка Перегрин, – два раза. Обычно я об этих вещах не рассказываю.

– Ну расскажите…

– Первый раз, когда мне было двадцать, а второй – когда сорок пять. Я не в восторге от этого дела.

– Расскажите мне о них.

– Это была одна и та же женщина.

Спонтанный смех Вирджинии в последние годы можно было слышать все реже и реже; когда-то этот смех был одной из ее главных покоряющих черт. Она откинулась на спинку кресла и расхохоталась в полный голос, безудержным детским смехом, в котором не было и тени насмешки. Звонкий голос Вирджинии нарушил царившую в ресторане строгую тишину; на нее, как по команде, устремились сочувственные и даже завистливые взгляды сидящих за другими столиками. Она положила руку на руку дядюшки Перегрина, конвульсивно сжала его костлявые пальцы и продолжала хохотать до тех пор, пока едва не задохнулась. Дядюшка Перегрин самодовольно улыбался. Он никогда не пользовался таким успехом. В свое время он, конечно, бывал на приемах, где многие так же вот смеялись, но это был не им вызванный смех, и сам он в нем никогда не участвовал. Он не совсем понимал, чем так развеселил Вирджинию, но тем не менее испытывал от этого огромное удовольствие.

– О, Перегрин, – сказала наконец Вирджиния с неподдельной искренностью, – я люблю вас!

Не опасаясь умалить свою победу длинной тирадой, Перегрин продолжал:

– Я знаю, большинство мужчин увлекаются любовными делами. Некоторые просто не могут без этого, женщины для них – все. Но есть много и других мужчин – вам они, видимо, встречались не так уж часто, – для которых женщины, в сущности, совсем не обязательны, но они, не понимая этого, все же стремятся к ним и в результате половину своей жизни тратят на женщин, которые в действительности им вовсе не нужны. Я могу сказать вам нечто такое, о чем вы, вероятно, не знаете. Есть такие мужчины, которые были в свое время неисправимыми женолюбами, а потом, достигнув моего возраста, потеряли интерес к женщинам, а в некоторых случаях и способность иметь дело с ними, и вот они, вместо того чтобы радоваться и отдыхать, начинают принимать различные медикаменты в надежде возродить желание обладать женщиной. Я слышал в своем клубе, как некоторые обсуждали этот вопрос.

– В «Беллами»? – спросила Вирджиния.

– Да. Я бываю там редко, да и то просто, чтобы посмотреть газеты и журналы. Там теперь стало ужасно шумно и неуютно. Меня зачислили членом, когда я был еще совсем молодым человеком, и я до сих пор плачу взносы, сам не знаю зачем. Я мало кого знаю там. Так вот, однажды я слышал там разговор двух мужчин примерно моего возраста. Вы знаете, о чем они говорили? Они обсуждали, какой доктор скорее и успешнее добивается того, чтобы у его пациентов снова появлялось желание обладать женщиной, говорили также о различных дорогостоящих курсах лечения.

– Я знала одного мужчину по имени Огастес, который проходил такой курс.

– В самом деле? И он сам говорил вам об этом? Поразительно!

– А почему же? Разве это не одно и то же, например, если вы идете на прогулку специально для того, чтобы возбудить аппетит перед завтраком?

– Потому что это грешно, – сказал дядюшка Перегрин.

– Грешно – с точки зрения вашей религии?

– Конечно, а как же что-нибудь может быть грешно иначе? – спросил дядюшка Перегрин с необыкновенным простодушием и продолжил свои рассуждения о проблемах секса: – Следует сказать и еще об одном обстоятельстве. Вам стоит только взглянуть на истощенных мужчин, пользующихся успехом у женщин, чтобы понять, что смысла в этом деле очень мало.

Но Вирджиния слушала его уже менее внимательно. Она начала сооружать на своей тарелке пагоду из раковинок от устриц.

– Я подумываю о том, чтобы стать католичкой, – сказала она, не отрывая взгляда от тарелки.

Она позволила гильотине упасть неожиданно.

– О, – сказал дядюшка Перегрин, – с какой целью?

– А вы разве не считаете это хорошим желанием?

– Смотря по каким причинам.

– По любым. Разве вообще это не хорошее желание?

Подошедший официант, бросив на Вирджинию укоризненный взгляд, разрушил сооруженную ею пагоду и взял тарелку.

– Ну-ну, говорите же, разве это не хорошее желание? – настойчиво спросила она еще раз. – Чем вы так неожиданно шокированы? Я очень часто и от многих слышала, что католическая церковь – это церковь грешников.