Получить что? Обычно после этих слов должен последовать удар. По всем правилам нужно было ждать здоровой, звонкой пощечины, ибо мистер Пиквик был одурачен, обманут и оскорблен этим жалким отщепенцем, который находился теперь всецело в его власти. Сказать ли правду? Из жилетного кармана мистера Пиквика что-то извлечено; оно звякнуло, когда перешло в руку Джоба, и это даяние почему-то зажгло свет в глазах и наполнило радостью сердце нашего превосходного старого друга, когда он поспешно удалился.

Вернувшись в свою камеру, мистер Пиквик застал там Сэма, обозревавшего все сделанное для удобства его хозяина с мрачным удовлетворением, которое очень забавно было наблюдать. Решительно возражая против того, чтобы хозяин оставался здесь, мистер Уэллер, казалось, считал высоким моральным долгом не обнаруживать слишком большого удовольствия по поводу того, что делалось, говорилось, предлагалось или предполагалось.

– Ну, как, Сэм? – сказал мистер Пиквик.

– Ну, как, сэр? – отвечал мистер Уэллер.

– Довольно комфортабельно теперь, Сэм?

– Довольно хорошо, сэр, – отозвался Сэм, презрительно осматриваясь вокруг.

– Видели вы мистера Тапмена и остальных наших друзей?

– Да, я их видел, сэр, и они придут завтра. Они очень удивились, узнав, что сегодня им нельзя прийти, – ответил Сэм.

– Вы принесли вещи, которые мне нужны?

Мистер Уэллер вместо ответа указал на различные свертки, которые уложил как можно аккуратнее в углу комнаты.

– Прекрасно, Сэм, – сказал мистер Пиквик после минутного колебания. – Выслушайте то, что я хочу вам сказать, Сэм.

– Выкладывайте, сэр, – отвечал мистер Уэллер.

– С самого начала я чувствовал, Сэм, – торжественно заговорил мистер Пиквик, – что здесь не подходящее место для молодого человека.

– Да и для старого, сэр, – заметил мистер Уэллер.

– Вы совершенно правы, Сэм, – согласился мистер Пиквик. – Но старики могут попасть сюда вследствие своей собственной неосторожности и доверчивости, а молодых может привести сюда эгоизм тех, кому они служат. Для молодых людей во всех отношениях лучше не оставаться здесь. Вы меня понимаете, Сэм?

– Нет, сэр, не понимаю, – упрямо ответил мистер Уэллер.

– Постарайтесь понять, Сэм, – сказал мистер Пиквик.

– Хорошо, сэр, – помолчав, начал Сэм. – Кажется, я вижу, куда вы клоните; а если я вижу, куда вы клоните, то, по моему мнению, что-то слишком закручено, как сказал кучер почтовой кареты, когда его настигла метель.

– Вижу, что вы меня поняли, Сэм, – сказал мистер Пиквик. – Помимо моего нежелания, чтобы вы слонялись без дела в таком месте в течение, может быть, нескольких лет, я считаю чудовищной нелепостью со стороны должника, сидящего во Флите, держать при себе слугу, Сэм, – сказал мистер Пиквик. – Вы должны расстаться со мною на время.

– На время, сэр, вот как? – саркастически заметил мистер Уэллер.

– Да, на время, пока я останусь здесь, – отвечал мистер Пиквик. – Жалованье вы будете получать по-прежнему. Любой из моих друзей с радостью возьмет вас к себе, хотя бы только из уважения ко мне. А если я когда-нибудь выйду отсюда, Сэм, – добавил мистер Пиквик с притворной веселостью, – если это случится, даю вам слово, что вы немедленно вернетесь ко мне.

– Ну, а теперь я вам тоже кое-что скажу, сэр, – произнес мистер Уэллер невозмутимым и торжественным тоном. – Это дело такого сорта, что оно не пройдет совсем, а стало быть, нечего и толковать.

– Я говорю серьезно, я твердо решил, Сэм, – сказал мистер Пиквик.

– Вы решили, сэр? – упрямо переспросил мистер Уэллер. – Очень хорошо, сэр. Я тоже решил.

С этими словами мистер Уэллер старательно надел шляпу и быстро вышел из комнаты.

– Сэм! – крикнул ему вслед мистер Пиквик. – Сэм! Вернитесь!

Но в длинной галерее уже не отдавалось эхо его шагов. Сэм Уэллер ушел.

В высокой комнате, плохо освещенной и еще хуже проветриваемой, расположенной на Портюгел-стрит, Линкольнс-Инн-Филдс, заседают почти круглый год один, два, три или – в зависимости от обстоятельств – четыре джентльмена в париках за маленькими конторками, сооруженными наподобие тех, какими пользуются во всех английских судах, но только не покрытыми французским лаком. Справа от них находятся скамьи адвокатов, слева – отгороженное место для несостоятельных должников, а прямо перед ними, пониже, – чрезвычайно грязные физиономии. Названные джентльмены – уполномоченные Суда по делам о несостоятельности, а место, где они заседают, и есть Суд по делам о несостоятельности.

Замечательна судьба этого суда, который в настоящее время и с незапамятных времен считается и признан с общего согласия всех оборванцев Лондона, скрывающих свою нищету, их приютом и ежедневным пристанищем. Он всегда переполнен. Пивные и спиртные испарения постоянно поднимаются к потолку и, коснувшись его, стекают струями по стенам; старого платья увидишь здесь за один раз больше, чем выставляется на продажу на всем Хаундсдиче[137]в течение года, и больше немытых лиц и седеющих бород, чем могут привести в порядок все насосы и цирюльники между Тайбурном и Уайтчеплом от восхода до заката солнца.

Не следует предполагать, что здесь у кого-нибудь из этих людей есть хотя бы тень какого-то дела в том месте, которое он столь неутомимо посещает. Будь это так, нечему было бы удивляться, и в этом не было бы ничего странного. Одни из них спят почти все время, пока длится заседание, другие приносят крохотный портативный обед, завернутый в носовой платок или торчащий из потертого кармана, и жуют и слушают с одинаковым удовольствием, но никогда не бывало среди них ни одного, кто был лично заинтересован в каком-нибудь деле, которое когда-либо здесь разбиралось. Однако, чем бы они ни занимались, здесь они сидят с первой минуты и до последней. В дождливую погоду они приходят промокшие насквозь, и в такие дни в зале суда пахнет плесенью.

Случайный посетитель может предположить, что это место служит храмом, посвященным Духу Нищеты. Здесь нет ни одного служителя и ни одного курьера, который бы носил одежду, сшитую по мерке; ни одного более или менее свежего или здорового на вид человека во всем учреждении, если не считать маленького седовласого констебля с лицом, как яблоко, да и тот, подобно злополучной вишне, законсервированной в спирту, кажется высушенным благодаря искусственному процессу, который не имеет никакого отношения к его природе. Даже парики адвокатов плохо напудрены и букли плохо завиты.

Но наиболее любопытный предмет для наблюдений – поверенные, которые сидят за большим, ничем не покрытым столом ниже места для уполномоченных. Профессиональное хозяйство самого богатого из этих джентльменов ограничивается синим мешком и мальчиком – обычно юношей иудейского вероисповедания.