пола. В данный момент в его ассортименте были два «рэндалла»; второй – маленький, без гарды и с листовидным лезвием, якобы изготовленный по заказу спецслужб США. Лучше всего датировка определялась по клейму изготовителя на ножнах, и Фонтейн оценивал возраст своих экземпляров лет в тридцать. Подобные вещи были лишены для Фонтейна особой поэзии, однако он понимал законы рынка и умел оценить стоимость предметов. В основном они говорили ему – как и витрина любого магазина армейских неликвидов – о мужском страхе и мужской беспомощности. Он стал презирать их, когда однажды увидел глаза умирающего человека, которого застрелил в Кливленде – возможно, в том самом году, когда изготовили один из этих ножей.

Он запер дверь, повесил табличку «ЗАКРЫТО» и вернулся в заднюю комнату. Мальчик сидел в той же позе, в какой он его оставил, лицо скрыто массивным старым шлемом, подключенным к открытому ноутбуку на коленях.

– Эй, привет, – сказал Фонтейн, – как рыбалка? Клюнуло что-нибудь, на что стоит поставить, как думаешь?

Мальчик по-прежнему монотонно кликал одну и ту же клавишу на ноутбуке, шлем слегка колыхался в такт.

– Эй, – сказал Фонтейн, – так ты получишь сетевой ожог.

Он сел на корточки рядом с мальчиком, морщась от боли в коленях. Разок постучал по серому куполу шлема, потом аккуратно стянул его. Глаза мальчика быстро моргали, взгляд ищет погасший свет миниатюрных видеоэкранов. Рука его кликнула ноутбук еще несколько раз и замерла.

– Давай посмотрим, что ты там наловил, – сказал Фонтейн, забрав у него ноутбук. Пробежался по клавишам: любопытно было посмотреть, где мальчик мог оставить закладки.

Он ожидал, что это будут веб-страницы аукционов, лоты и снимки с описанием выставленных часов, но вместо них обнаружил пронумерованные списки, набранные архаичным машинописным шрифтом.

Он изучил один список, потом другой. Почувствовал холод в затылке и на секунду решил, что парадная дверь открыта, но потом вспомнил, что сам ее запер.

– Черт, – сказал Фонтейн, выводя на экран все больше и больше списков, – черт побери, как ты сумел туда залезть?

Это были банковские счета, конфиденциальные расписки, перечни содержимого депозитных сейфов, стоящих в старого образца, из кирпича и бетона построенных банках, и все где-то в штатах Среднего Запада. Каждый список содержал по меньшей мере одни часы – весьма вероятно, часть чьего-то наследства, и, весьма вероятно, забытую часть.

«Ролекс Эксплорер» в Канзас-Сити. Какая-то разновидность золотого «Патека» в одном из маленьких городков Канзаса.

Он перевел взгляд с экрана на мальчика, четко осознавая, что стал свидетелем чего-то совершенно аномального.

– Как ты залез в эти файлы? – спросил он. – Это же частная информация! Это невозможно. Это действительно невозможно! Как ты это сделал?

В ответ – только пустота в карих глазах, неподвижно уставленных на него, бездонная или же совсем лишенная глубины, кто знает.

31

Вид с лифта, едущего в ад

Ему снится огромный лифт, плывущий вниз, пол как в бальной зале старинного лайнера. Стены частично открыты, и он вдруг видит ее, стоящую у перил рядом с вычурным чугунным столбиком-подпоркой, который украшают херувимы и виноградные гроздья, покрытые толстым слоем черной эмали, блестящей, словно пролитые чернила.

Щемящее очертание ее профиля он видит на фоне огромного мрачного пространства, пейзаж островов, темные воды океана, которые их омывают, огни грандиозных безымянных городов кажутся с этой высоты маленькими светлячками.

Лифт, этот бальный зал с сонмом вальсирующих призраков, сейчас невидимых, но ощущаемых как неизбежный гештальт, кажется, едет вниз сквозь дни его жизни, сквозь тайную историю, которая последовательными приближениями подводит его к этой ночи.

Если это действительно ночь.

Он чувствует прикосновение к ребрам простой рукояти клинка сквозь накрахмаленную вечернюю рубашку.

Рукояти оружия, изготовленного искусным мастером; простые, именно простейшие формы дают руке пользователя величайший диапазон возможностей.

То, что устроено слишком изощренно, чересчур сложно, предвосхищает результат действий; предвосхищение результата гарантирует если не поражение, то отсутствие грации.

Так вот, она поворачивается к нему и в это мгновение становится всем и чем-то намного большим, ибо в тот же миг он понимает, что это сон: и эта огромная клетка, которая едет вниз, и она, что навсегда потеряна. Он открывает глаза и видит ничем не примечательный потолок спальни на Русском Холме.

Он лежит, вытянувшись поверх солдатского одеяла из серой овечьей шерсти, в своей серой фланелевой рубашке с запонками из платины, черных штанах, черных шерстяных носках. Руки сложены на груди, будто средневековый горельеф – рыцарь на крышке собственного саркофага, – а телефон все звонит.

Он прикасается к одной из запонок, чтобы ответить.

– Еще не слишком поздно, я надеюсь, – говорит голос.

– Поздно для чего? – спрашивает он, не шевелясь.

– Я должен с вами поговорить.

– Должны?

– Теперь особенно.

– Почему, интересно?

– Времени в обрез.

– Времени? – И перед ним снова пейзаж, виденный из огромной клетки, едущей вниз.

– Разве вы не чувствуете? Ведь ваша любимая поговорка «Нужно быть в нужном месте в нужное время». Вы с вашим «ожиданием развития событий» – неужто этого не чувствуете?

– Я не работаю на достижение результата.

– Работаете, – говорит голос, – в конце концов, вы несколько раз достигали нужных мне результатов. Вы сами и есть результат.

– Нет, – говорит человек, – я просто знаю место, где я должен быть.

– В ваших устах это звучит так просто. Жаль, что это не так просто для меня.

– Возможно, – говорит он, – вы просто подсели на сложность.

– В буквальном смысле, – говорит голос. (Человек в белой рубашке представляет несколько квадратных дюймов электросхем на спутнике, через которые голос доходит до него. Это самое крохотное и самое дорогое княжество на свете.) – В наши дни все завязано на сложности.

– Все в мире связано только вашей волей, – говорит он, закидывая руки замком на затылок. Пауза.

– Было время, – наконец решается голос, – когда я считал, что вы ведете со мной игру. Что все ваши штучки вы придумали специально для меня. Чтобы раздражать меня. Или развлекать. Не давать угаснуть моему интересу. Чтобы заручиться моим покровительством.

– Я никогда не нуждался в вашем покровительстве, – мягко говорит он.

– Да, полагаю, вы не нуждались, – продолжает голос, – но всегда будут люди, которым необходимо кого-то устранить, и они будут платить за это хорошие деньги. Но что правда, то правда: я считал вас просто наемником, возможно, наемником с четко выраженной философией, однако я считал, что философия ваша не более чем способ, который вы разработали, чтобы быть интересным, выделяться из толпы.

– Там, где я, – говорит человек пустому серому потолку, – там нет толпы.

– О, толпа есть, и какая! Талантливая молодежь, добивающаяся гарантированных результатов. Брошюры. У них есть брошюры. И строки, между которыми