— Была ею, — произнесла Николь. — Можно пройти внутрь дома и выпить что–нибудь погорячее? Я продрогла неважно себя чувствую.

— Конечно же, — сказала миссис Конгросян. — Пожалуйста. Вы сюда прибыли, чтобы найти Ричарда? Его здесь нет; в последний раз, когда я с ним говорила, он был в нейрохирургической клинике «Франклин Эймс в Сан–Франциске. Вам это известно?

— Да, — ответила Николь. — Но сейчас его там нет. Нет, я не разыскиваю его.

Она последовала за миссис Конгросян вверх по ступенькам на парадное крыльцо дома.

— Из звукозаписи здесь у нас гостят уже три дня, — рассказывала миссис Конгросян. — Все записывают и записывают. Я уже начинаю подозревать, что они никогда отсюда не уедут. Правда, это прекрасные люди, и мне очень приятно их общество. Они здесь и ночуют. Они приехали сюда с целью записывать игру моего мужа, в соответствии с его старым контрактом с «Арт–Корпорэйшн», но, как я уже сказала, он неожиданно для всех уехал.

Она открыла входную дверь.

— Спасибо вам за гостеприимство, поблагодарила ее Николь.

В доме, как она незамедлительно обнаружила, было тепло и сухо; после такого унылого пейзажа снаружи у нее тотчас же полегчало на душе. В камине весело горел огонь, и она подошла поближе.

— Я слышала, только что, какую–то несусветную ерунду по телевидению, — поделилась миссис Конгросян. — Что–то относительно Дер Альте и вас самой. Я толком ничего не поняла. Речь шла о том, что вы якобы… не существуете, так, во всяком случае, мне показалось. Вы–то сами знаете, о чем идет речь? О чем не перестает передавать телевидение?

— Боюсь, что нет, — сразу насторожившись, ответила Николь.

— Я пойду приготовлю кофе, — сказала миссис Конгросян. — Они — мистер Флайджер и его коллеги из ЭМП — должны вот–вот вернуться. К обеду. Вы одни? С вами больше никого нет?

— Совершенно одна, — вздохнула Николь.

Ей не терпелось выяснить, умер ли к этому времени Уайлдер Пэмброук.

Она очень надеялась на это, его смерть как нельзя больше устраивала ее.

— Ваш муж, — сказала она, — очень хороший человек. Я ему многим обязана.

По сути дела, поняла она, своей жизнью.

— Он очень высокого мнения о вас тоже, — сказала миссис Конгросян.

— Можно мне остаться у вас? — вдруг спросила Николь.

— Пожалуйста. Сколько вам будет угодно.

— Спасибо.

Ей теперь стало несколько лучше. Может быть, я уже никогда больше не вернусь в Вашингтон, подумала она. Ведь ради чего мне теперь возвращаться?

Джанет нет в живых, Бертольд Гольц — мертв, даже рейхсмаршал Геринг мертв и уж, конечно же, Уайлдер Пэмброук теперь тоже мертв. И весь правящий Совет, все эти столько лет таившиеся в полумраке фигуры, которые стояли за нею, которых она прикрывала. При условии, разумеется, если фараоны выполнили отданный им приказ, впрочем, в этом сомневаться не приходилось.

Кроме того, отметила она про себя, я уже больше никак не смогу вершить делами в стране; информ–машины во всю постарались в своей слепой, чисто механической, но такой эффективной прыти. Они и Карпы. Так что теперь, решила она, настала очередь Карпов, пусть какое–то время поупиваются властью, а затем… Пока, в свою очередь, не сожрут и их, как это сделали со мною.

Я даже не могу теперь эмигрировать на Марс, продолжала размышлять она. Во всяком случае, на борту одного из марсолетов Луни Люка. В этом я сама виновата. Но есть и иные способы туда добраться. Есть большие торговые корабли, эксплуатирующиеся на вполне легальных основаниях, правительственные корабли тоже. И еще — очень быстроходные корабли, которые принадлежат военным; я, пожалуй, еще могла бы реквизировать один такой корабль. При посредничестве аппарата Руди, даже несмотря на то, что сам он не смертном одре — вернее на слесарном верстаке для разборки.

Официально армия присягнула ему; ей положено делать то, что он велит.

— Вы себя нормально чувствуете? Кофе вам не повредит? — на нее внимательно смотрела миссис Конгросян.

— Спасибо — ответила Николь, — вполне нормально.

Она последовала за миссис Конгросян в кухню этого просторного старинного дома.

За окнами теперь дождь хлестал вовсю. Николь снова задрожала и решила больше не глядеть на улицу; дождь страшил ее, он был дурным знамением.

Напоминанием о злосчастной судьбе, что могла быть ей уготована.

— Вы сего–то боитесь? — вдруг сочувственно спросила миссис Конгросян.

— Сама не знаю, — честно призналась Николь.

— В таком состоянии я не раз видела Ричарда. Это, должно быть, здешний климат. Он такой мерзкий и однообразный. Ведь судя по описаниям Ричарда, вы никогда такою не были. Он всегда рассказывал, что вы такая смелая. Такая сильная.

— Мне очень жаль, что я вас разочаровала.

Миссис Конгросян погладила ее по руке.

— Вы не разочаровали меня. Вы мне очень–очень понравились. Я уверена: это погода виновата в том, что вы так пали духом.

— Может быть, — не стала возражать ей Николь.

Но сама–то она знала, что не дождь тому виной. Нечто, куда более серьезное.

Мужчина средних лет, настоящий полицейский–профессионал с непроницаемым, ледяным взглядом, сказал, обращаясь к Маури Фрауэнциммеру и Чику Страйкроку:

— Вы оба арестованы. Пройдемте со мною.

— Вот видишь? — произнес Маури обвиняющим тоном, обращаясь к Чику. Именно об этом я тебя и предупреждал! Эти негодяи хотят пришить нам дело!

Они нас делают козлами отпущения. Какие же мы ничтожные простофили настоящие питекантропы, да и только.

Вместе с Маури Чик вышел из маленькой, такой для него привычной, беспорядочно заваленной бумагами и чертежами конторы фирмы «Фрауэнциммер и компания». Полицейский следовал за ними по пятам.

Чик и Маури угрюмо брели, сохраняя полное молчание, к припаркованной здесь же полицейской машине.

— Пару часов тому назад, — вдруг прорвало Маури, — у нас было все.

Теперь из–за твоего братца — смотри, чего мы добились. Полного банкротства!

Чик не ответил. Ему нечего было ответить.

— Я еще посчитаюсь с тобой, Чик, — пообещал Маури, когда полицейская машина завелась и тронулась в направлении автомагистрали. — Да поможет мне в этом Бог!

— Как–нибудь выпутаемся, — попытался успокоить его Чик. — У нас и раньше бывали неприятности. И все как–то так или иначе улаживалось.

— Если бы ты только эмигрировал! — сказал Маури.

Да я и сам очень жалею о том, что не эмигрировал, ответил про себя Чик. Вот сейчас, например, где были бы мы с Ричардом Конгросяном? В глубоком космосе, на пути к ферме на самой дальней границе цивилизованного мира, где нас ждала новая, незатейливая жизнь. А вместо этого -…вот что. Интересно, где сейчас Конгросян? Ему тоже так же плохо? Вряд ли.