– Вот шляхтич убитый и был пан Станислав! Подлинный! Мы с ним в одном подземелье сидели, он мне все рассказал! Все! Этот…

Девушка указала в сторону примолкшей головы и отдернула руку, словно боясь обжечься или замараться.

– Этот был его отцом! Был! пока однажды в городе Париже…

– …на Гревской площади, – слова сами вырвались из уст Сале.

Сотникова дочка на миг осеклась.

Резко обернулась к женщине-Проводнику.

– Как?! И ты тоже знала?!

– Теперь знаю, – мягко уточнила Сале. – А раньше… видение мне было. Видение и голос: «Гревская площадь». Казнь видела. Казненный на нынешнего господина Мацапуру смахивал. А когда ему отсекли голову и народ начал расходиться, то к палачу подошли…

– …высокий светловолосый пан и мальчик! – подхватила панна сотникова. – Пан Станислав мне рассказал! Настоящий пан Станислав! То были его батька и он сам! И батька его позвал ту пекельную тварь к себе на цепь! Вон, поглядите: голова уж другая – а тварь старая! То не пан Станислав! То вообще не человек!

– А кто? – выдохнул Мыкола, запоздало крестясь.

– Приживник, – слово упало из уст Сале тяжелым камнем.

Пошли круги по залу. Тихие, страшные. Женщина чувствовала: все взгляды сейчас устремлены на нее. Что ж, они правы, эти люди: сказавший «афаль», да скажет «бар». Их свела Судьба, и теперь им суждено вместе спастись или вместе погибнуть.

Они вправе знать все, что знает она.

– Приживник, господа, насколько мне известно – это бестелесное существо с очень большой жизненной силой. Может жить в человеке, в оружии, в драгоценных камнях… иногда – в старых зеркалах. Но предпочитает человека. Если же подселится – постепенно выдавливает… нет, скорее переваривает, съедает хозяина. И захватывает тело. Говорят, случалось: напрямую из тела в тело переходил, но чаще – через вещи. Сперва позвать просит, а там…

Сале на миг умолкла, собираясь с мыслями, и в образовавшуюся паузу вклинился изумленный вопрос сотника Логина:

– Это как же выходит, пышна пани? Значит, Приживала твой – дух злой, навроде беса? души жрет?

– Нет, сотник, – ответ каф-Малаха, о котором все забыли, прозвучал неожиданно резко. – Глупости это. Суеверия. Приживник – отнюдь не злой дух, что человека пожрал. Наоборот. Это человек, пожравший злого духа.

Сале Кеваль заметила: произнося слова «злой дух», каф-Малах всякий раз усмехается.

– Вы хотите понять. Вижу, – помолчав, вновь заговорил исчезник. – Я попробую. Только словами – трудно. Надо показать. Иди ко мне, Иегуда бен-Иосиф. Поможешь. Ты ведь уже почти понял… тебе будет легче.

* * *

Мгновение Юдка колебался. Лоб морщил. А потом кивнул согласно и шагнул к каф-Малаху.

Хотел было сотник Логин еще о чем-то спросить, да забыл о чем.

Где тут вспомнить, когда обеспамятел.

…и приснился Логину Загаржецкому страшный сон.

При ясном солнышке; наяву.

Будто стоит он на ступеньках веранды белой, и не просто стоит, а потупил ясны очи в мать сыру землю, и не просто потупил, а будто кары небесной ждет. За спиной садик раскинулся: сливы, абрикосы, и тот чудной плод, что Свербигузу змеюка в рот совала, и уж вовсе-то яблоко не яблоко, вишня не вишня, а так – рви да жуй, коли жизнь не мила.

Знать, малый сад Эден позади.

Выгнали оттуда сотника Логина, поперли в тычки на веки вечные.

Вздохнул сотник; поднял взгляд, перед собой глянул. Стол на веранде, лавки вдоль стола с двух сторон притулились: у стены и у перильцев резных.

По лавкам – ребятишки.

А во главе стола сидит в креслице с колесиками хрыч древний. Это ежели наотмашь, по правде, а коли с вежеством сказать: старый, очень старый человек. Сидит, губами толстыми плямкает; на ребятишек не глядит, все на Логина.

– Ну, садись, балабус! – говорит.

Сел сотник Логин на лавку с краешку. Пригляделся: матерь божья! Вон та девка чернявая – точь-в-точь ведьма Сало! Только росточком не вышла, а так на одно лицо… Рядом с ней верный есаул, пан Ондрий примостился, заместо шабли линейку в руках вертит. А вон и Мыкола, и Хведир в окулярах, и Яринка-егоза…

И Юдка Душегубец: тоже маленький, а с бородой. Пейсы с висков вьюнами закрутились, аж до плеч, как у старика в креслице. Еще раз пригляделся сотник Логин, повнимательнее: да что ж это творится, люди добрые? И у есаула пейсы, и у Мыколы, а Хведир и вовсе ермолку плисовую к маковке пришпилил!

Куда ж это он попал, Логин-то Загаржецкий?!

В самый что ни на есть распрожидовский хедер? К учителю-меламеду? Отродясь слов таких не знал, а тут само всплыло, ровно из проруби, да со значением…

Поднял руку к голове окаянной, тронул пальцем висок.

Мягко; струится вниз завитыми локонами.

И понял сотник Логин: есть бог на небе! Все видит. Всякому греху – свое воздаяние, всякому грешнику – свое пекло, наособицу! Да после такой насмешки сковорода каленая раем покажется, о котле со смолой будешь молить чертей, как о манне небесной…

Все.

Воздалось.

(…трудно.

Идет толчками, будто кровь из раны. Мешается воедино: грешное с праведным, трефное с кошерным. Теперь я знаю: как это бывает.

Когда на костылях.

Когда с поводырем.

Когда?..)

– Рав Элиша, вы хотели… – ну ясное дело, сволочной Юдка и здесь первым выперся.

Поглядел на него старец.

– Я? Хотел? Ну и чего я по-твоему хотел, позор матери с отцом?

«Правильно, – отметил про себя Логин пархатый. – Бей своих, чтоб чужие боялись! Молодцом, дедуган!»

– Про одержимых! про одержимых! – разом загалдели всем кагалом: и Яринка пищит, и Мыкола басом, и ведьма дискантом, и Хведир навроде дьячка пьяненького с клироса подтягивает. Боже мой милостивый! – и сам пан сотник мимо воли голосит:

– Про одержимых хотели, рав Элиша! про бесами обуянных!

Тут за спиной дедугана человек объявился. Какой там, к арапам, человек – чорт! давний знакомец! Подмигнул Логину глазом желтым: дескать, как оно в гостях? – и давай меламеда по веранде катать.

Вроде как думать помогает.

– Глупый ты, глупый каф-Малах, – плямкает хрыч старый, и сердце пану сотнику вещует: к нему, к Логину Загаржецкому, клятый дед обращается. Хоть и зовет по-своему, по-собачьи, а к нему. Да и остальные примолкли, ждут. – Неужто не слышал от учителей Торы, от опор синагоги: как обуял бес бен-Тамлион дочь римского императора, как рабби Шимон бар-Йохай изгнал того беса именем Святого, благословен Он? Мало тебе сих рассказов?!