Но против: совесть может быть отвергнута, но способность — нет. Следовательно, совесть не является способностью.

Отвечаю: следует сказать, что совесть, собственно говоря, является не способностью, но актом. И это явствует как из смысла имени, так и из того, что атрибутируется совести согласно общему употреблению речи. Ведь совесть, согласно собственному значению слова, привносит подчинение познания чему-либо, ибо «совестью» называется «ве́дение вместе с другим». Приложение же познания к чему-либо происходит посредством некоторого акта. Поэтому из этого смысла имени явствует, что совесть есть акт. То же самое очевидно из того, что атрибутируется совести. Говорится же, что совесть свидетельствует, связывает или побуждает и даже обвиняет, или терзает, или удерживает. И все это влечет за собой приложение какого-либо нашего познания или науки к тому, что мы делаем. Приложение же это бывает тройственным. Одним образом, согласно которому мы пересматриваем то, что мы сделали или не сделали, согласно следующему (Еккл. 7, 22): «Знает совесть твоя, что ты часто хулил других», и согласно этому говорится, что совесть свидетельствует. Другим способом прилагается согласно тому, что мы судим посредством нашей совести, надлежит ли что-то делать или нет, и согласно этому говорится, что совесть побуждает или связывает. Третьим способом прилагается согласно тому, что посредством совести мы судим о том, что нечто совершенное совершено хорошо или нехорошо, и согласно этому говорится, что совесть извиняет, или обвиняет, или терзает. Итак, ясно, что все это влечет за собой актуальное приложение познания к тому, что мы делаем. Поэтому, собственно говоря, совесть называют актом. Поскольку, однако, навык есть начало акта, то иногда имя совести атрибутируется первому природному навыку, то есть синдересису: так, Иероним в глоссе на Иезекииля (1, 6) называет совесть синдересисом, и Василий (Гомилии на начало Притч, 31) — природным судящим, и Дамаскин (Точное изложение православной веры, 4, 22) говорит, что она есть закон нашего интеллекта. Ведь по обыкновению причина и действие именуются друг от друга.

1. Относительно первого, следовательно, надлежит сказать, что совесть называется духом, согласно тому что слово «дух» используется вместо «ум», поскольку он есть некоторый синоним ума.

2. Относительно второго следует сказать: говорится, что в совести есть осквернение не как в субъекте, но как познанное в познании, то есть поскольку некто знает, что он осквернен.

3. Относительно третьего следует сказать, что акт, даже если он не всегда остается в себе, однако всегда остается в своей причине, которая есть способность и навык. Навыки же, из которых формируется совесть, даже если их много, все же имеют причиной одно первое, а именно навык первых начал, который называется синдересис. Поэтому этот навык иногда особо называется совестью, как выше было сказано.

Глава 1. Желает ли воля чего-либопо необходимости?

1. Кажется, что воля ничего не желает по необходимости. Ведь говорит Августин в пятой книге «О граде Божием», что если нечто необходимо, то оно не добровольно. Но все то, что воля желает, она желает добровольно. Следовательно, ничто из того, что желает воля, не есть желаемое по необходимости.

2. Кроме того, согласно Философу, силы, относящиеся к разуму, направлены на противоположности (Аристотель. Метафизика. 1046b 5). Но воля есть сила, относящаяся к разуму, поскольку, как говорится в третьей книге «О душе» (Аристотель, 432b 5), «воля находится в разуме». Следовательно, воля относится к противоположностям и ни к чему не определена по необходимости.

3. Кроме того, благодаря воле мы — хозяева наших действий. Но мы не хозяева того, что происходит по необходимости. Следовательно, действие воли не может происходить по необходимости.

Но этому противоречит то, что говорит Августин в тринадцатой книге «О Троице» (XIII, 4), — что все желают блаженства единой волей. Но если это было бы не необходимо, но случайно, то этого не происходило бы по крайней мере в немногих случаях. Следовательно, воля желает нечто по необходимости.

Отвечаю: следует сказать, что о необходимости говорится во многих смыслах. Ведь необходимо то, чего не может не быть. Но нечто происходит по необходимости, во-первых, согласно внутреннему основанию: либо материально, например, когда мы говорим, что все, составленное из противоположного, должно по необходимости разрушиться, либо формально, например, когда мы говорим, что необходимо, чтобы треугольник имел три угла, равные двум прямым углам. И это природная и абсолютная необходимость. Во-вторых, нечто, не могущее не быть, происходит из-за чего-либо внешнего, или из-за цели, или из-за деятеля. Из-за цели — когда некто не может без чего-то преследовать некую цель (или успешно преследовать): так, например, говорят, что продовольствие необходимо для жизни, и лошадь необходима для путешествия. Это называется необходимостью ради цели, которую называют также полезностью. Из-за деятеля нечто происходит по необходимости, когда кто-то принужден некоторым деятелем к невозможности делать противоположное. И это называется необходимостью по принуждению. Эта необходимость по принуждению всецело противоречит воле. Ведь мы называем насильственным то, что против склонности вещи. Но само движение воли есть некая склонность к чему-то. Следовательно, подобно тому как нечто называется природным, поскольку оно согласуется со склонностью природы, так и нечто называется добровольным, потому что оно согласуется со склонностью воли. Следовательно, как невозможно, чтобы нечто в то же самое время было и насильственным, и природным, так невозможно и чтобы нечто было просто вынужденным, или насильственным и вместе с тем добровольным. Но «необходимость ради цели» не противоречит воле, если цели можно достичь только одним способом; так, например, из-за желания пересечь море в воле возникает необходимость желать судно. В этом смысле никакая природная необходимость не противоречит воле. Более того, как необходимо, чтобы интеллект по необходимости твердо придерживался первых оснований, так и воля по необходимости твердо придерживается предельной цели, которая есть блаженство, ведь цель в отношении практического — то же, что основания в отношении теоретического, как говорится во второй книге «Физики» (Аристотель, 200a 21). Ведь надлежит, чтобы то, что по природе и неизменно подобало чему-то, было бы фундаментом и основанием всего остального, поскольку природа вещи есть первое в каждой вещи, а каждое движение происходит от чего-то неподвижного.