с осторожностью, так как любой промах мог привести к нелепой ситуации, особенно в наши прагматичные времена, когда сомнение превалирует над верой. Однако почитатели Иоанны не стали дожидаться вердикта из Рима и продолжали поклоняться ей как святой. Везде продавались образки и медальоны с ее изображением, а в газетах каждый день публиковались благодарения в адрес Иоанны Лилейной по поводу очередного чуда. В гроте высадили столько лилий, что их аромат сбивал с пути пилигримов и вызывал бесплодие у местных домашних животных. Масляные лампы, восковые свечи и факелы закоптили помещение, где в воздухе висела постоянная дымка; песнопения и молитвы эхом отдавались в горах, сбивая с курса летящих кондоров. Скоро стены грота заполнились памятными табличками, а внутрь люди натаскали множество ортопедических приспособлений и миниатюрных копий человеческих органов – почитатели целительницы оставляли их в знак чудесного излечения. Был проведен сбор пожертвований на мощение дороги к гроту, и через пару лет между столицей и часовней появилась дорога – извилистая, как змея, но вполне проходимая.

Братья и сестра Болтоны достигли места назначения ближе к сумеркам. Себастьян Кануто помог трем старикам преодолеть тропинку, ведущую к гроту. Несмотря на поздний час, количество паломников не убывало: одни ползли на коленях по камням, опираясь на руки заботливых родственников, другие громко молились, третьи зажигали свечи перед белой гипсовой статуей Иоанны. Филомена и Нож встали на колени и озвучили свою просьбу. Гилберт сел на скамью и стал думать о превратностях судьбы, а Мигель остался стоять, бормоча:

– Вместо того чтобы молить о чудесах, почему бы не попросить о свержении тирана и восстановлении долгожданной демократии…

Через несколько дней врачи из клиники «Опус Деи» бесплатно прооперировали левый глаз больного, предупредив родственников, что лучше не строить иллюзий. Священник очень просил Гилберта и Филомену ни одним словом не упоминать Иоанну Лилейную: мол, с него достаточно и унижения быть пациентом своих идеологических противников. Как только Мигеля выписали из клиники, сестра, не обращая никакого внимания на его протесты, отвезла его в семейный особняк. У ослабевшего Мигеля на глазу была повязка, закрывавшая половину лица, но ничто не смогло поколебать его скромности. Он заявил, что не желает, чтобы за ним ухаживал специально нанятый человек, поэтому пришлось уволить найденную по этому случаю сиделку. Филомена и верный Себастьян взяли на себя все заботы о больном – отнюдь не легкая задача, потому что Мигель пребывал в отвратительном настроении, нарушал постельный режим и отказывался принимать пищу.

Присутствие священника нарушило домашнюю рутину. Днем и ночью на весь дом звучали оппозиционные радиостанции и «Голос Москвы» на коротких волнах. Обитатели пригорода, где был приход Мигеля, шли нескончаемым потоком, чтобы навестить больного. Комната, где он лежал, наполнилась скромными подарками: детскими рисунками учеников местной школы, упаковками печенья, пучками трав, отростками цветов в консервных банках. Люди принесли курицу на суп и даже двухмесячного щенка, который мочился на персидские ковры и грыз ножки мебели: кому-то пришла в голову идея воспитать из щенка собаку-поводыря. Тем не менее процесс выздоровления шел быстро, и через пятьдесят часов после операции Филомена позвонила врачу и сказала, что ее брат видит довольно хорошо.

– Но я же говорил, чтобы вы не притрагивались к повязке! – воскликнул врач.

– Повязка на месте. Он теперь видит другим глазом, – объяснила Филомена.

– Каким еще другим глазом?

– Тем, который рядом, доктор. Тем, что считался ослепшим.

– Этого не может быть! Я еду к вам. Не двигайте больного ни под каким предлогом! – велел хирург.

В большом доме семьи Болтон врач обнаружил своего пациента в приподнятом настроении: тот уплетал жареную картошку и смотрел по телевизору сериал, держа на коленях собаку. Недоумевающий доктор убедился, что священник без усилий видит тем глазом, который считался мертвым уже восемь лет. А когда он снял с Мигеля повязку, оказалось, что тот видит и оперированным глазом тоже.

Отец Мигель праздновал семидесятилетие в церковном приходе своего района. Филомена и друзья семьи по очереди подъезжали на машинах, нагруженных тортами, пирожными, бутербродами, корзинами фруктов и кувшинами с горячим шоколадом. Во главе каравана находился Нож, который привез литры вина и водки, предусмотрительно перелитые в бутылки из-под орчаты. Священник изобразил на больших листах бумаги историю своей жизни, полной неожиданных событий. Эти плакаты он развесил на стенах церкви. На них он с иронией поведал о своих взлетах и падениях с того самого момента, как в пятнадцать лет ему на голову, точно подзатыльник, обрушилось призвание служить Господу. Он не обошел стороной свою борьбу со смертными грехами – сначала с чревоугодием и прелюбодеянием, потом с гневом. В финале он рассказал о своих недавних злоключениях в полицейских участках, уже в том возрасте, когда другие старички сидят себе в кресле-качалке и считают звезды на небе. Мигель повесил изображение Иоанны в венке из лилий, окружив портрет небесной целительницы неизменными красными флагами. Празднество, собравшее всех соседей, началось с мессы под аккомпанемент четырех гитар. В церкви пришлось установить динамики, чтобы толпа на улице могла следить за ходом церемонии. После благословения некоторые прихожане выступили вперед, чтобы открыть народу глаза на новые злоупотребления властей. Но тут вмешалась Филомена:

– Хватит жаловаться – время веселиться!

Все вышли во двор, кто-то включил музыку, и параллельно с банкетом начались танцы. Дамы из богатых кварталов разносили угощение, а Нож тем временем запускал петарды. Священник танцевал чарльстон в компании прихожан и друзей. Мигель хотел доказать присутствующим, что у него не только орлиное зрение – он и в веселье переплюнет всех.

– Эти народные гулянья начисто лишены поэзии, – заметил Гилберт после третьего бокала фальшивой орчаты. Но его потуги сохранять замашки английского лорда не могли скрыть того факта, что он, как и все остальные, веселится от души.

– Ну-ка, святой отец, расскажи нам о чуде! – выкрикнул кто-то, и все дружно поддержали эту просьбу.

Священник попросил, чтобы выключили музыку, оправил на себе сутану и провел рукой по остаткам шевелюры. Срывающимся голосом он рассказал об Иоанне Лилейной, без заступничества которой все ухищрения современной науки и техники не дали бы никаких результатов.

– Если бы она была пролетарского происхождения, к ней было бы больше доверия, – заметил какой-то смельчак, и люди рассмеялись.

– Не издевайтесь над чудом. Смотрите у меня: рассердится святая – и я опять ослепну! – зарычал рассерженный отец Мигель. – А сейчас становитесь в очередь: будете подписывать петицию папе римскому!

И так, смеясь и попивая вино, все жители района подписали ходатайство о канонизации Иоанны Лилейной.

Месть

В тот солнечный день,