чужого плеча — видимо, взятом напрокат; она сошла к нему со своего помоста по ступенькам, взяла за руку, а в руках у ведущего появился рулон билетов, которые все дружно ринулись раскупать.

Выйдя за пределы освещенного гирляндами лампочек пространства, Билли прошел через поле туда, где оставил лошадей, заплатил establero,[805] отвел Ниньо подальше от других животных и сел верхом. Обернувшись, бросил взгляд на зарево праздничных огней, сияющее в бодрящем, пахнущем дымком воздухе, а потом пересек железнодорожные пути и направился по дороге к югу — из Мадейры в Темосачик.

Через неделю в предрассветной тьме проезжал через Бабикору. Тишина и прохлада. Никаких собак. Лишь цоканье лошадиных копыт. В свете луны голубоватые тени лошадей и всадника чуть вкось бежали по улице впереди, будто в нескончаемом безудержном падении. Дорогу на север, как выяснилось, недавно ровняли грейдером, и он поехал вдоль кромки, по мягкому земляному отвалу. Темными островами в рассветных сумерках возникали кусты можжевельника. Силуэты коров. Потом показался край белого солнца.

Напоив лошадей в поросшем густой травой siénega,[806] по периметру опоясанном колдовским кругом древних тополей, он здесь же развернул свою скатку и лег спать. Когда проснулся, рядом оказался человек на лошади. Сидит, на него смотрит. Он сел. Мужчина улыбнулся.

— Te conosco,[807] — сказал мужчина.

Протянув руку, Билли нащупал шляпу, надел.

— A-а, да, — сказал он. — И я знаю тебя.

— ¿Mánde?[808]

— ¿Dónde está su compañero?[809]

Мужчина поднял с луки седла левую руку, вяло махнул ею.

— Se murió, — сказал он. — ¿Dónde está la muchacha?[810]

— Lo mismo.[811]

Мужчина улыбнулся и сказал, что пути Господни неисповедимы.

— Tiene razón.[812]

— ¿Y su hermano?[813]

— No sé. Muerto también, tal vez.[814]

— Tantos,[815] — сказал мужчина.

Билли бросил взгляд туда, где паслись лошади. Он спал, положив голову на седельную сумку, где у него хранился револьвер. Мужчина проследил за его взглядом. И сказал, что для каждого мужчины, когда смерть выбирает себе другую жертву, это только отсрочка. И заговорщицки улыбнулся. Как бы свояк встретил свояка. Опираясь ладонями на луку седла, наклонился и сплюнул.

— ¿Qué piensa?[816]

Билли не очень-то понял, о чем его спрашивают. Сказал, ну да, люди смертны.

Неподвижно сидя в седле, мужчина трезво взвесил его слова. Как будто у этого замечания может быть какая-то глубинная подкладка, в которую надо поглубже вникнуть. Затем сказал, что избирательность смерти многие считают непостижимой, но тут надо учесть, что каждое действие влечет за собой следующее действие — вроде как при ходьбе, когда одну ногу непременно ставишь впереди другой, — из чего следует, что в этом смысле человек сам является пособником собственной смерти, как и всех прочих пертурбаций своей судьбы. И даже более того: иначе-то и быть не может, ибо то, чем человек кончит, записано еще при его рождении, так что к своей смерти он будет идти вопреки всем препонам. Еще он сказал, что оба подхода, по сути, одно и то же, то есть, хотя люди подчас встречают смерть в странных и неожиданных местах, которых они вполне могли бы избежать, все равно правильнее сказать, что сколь бы ни был запутан и сокрыт их путь к погибели, каждый его непременно отыщет. Он улыбнулся. Он говорил как человек, который понимает, что смерть — это обстоятельство бытия, а жизнь — лишь эманация смерти.

— ¿Quépiensa usted?[817] — сказал он.

Билли сказал, что у него на этот счет нет мнения, кроме того, которое он уже выразил. Сказал, что записана ли жизнь человека где-то в какой-то книге, или она формируется день ото дня, — это одно и то же, потому что реальность всего одна и в ней-то ты и живешь. Сказал, что это, конечно, верно, что человек сам творит свою жизнь, но верно также и то, что другой-то эта жизнь все равно быть не может, потому что откуда бы ей — другой-то — взяться?

— Bien dicho,[818] — сказал мужчина.

Окинул взглядом окрестность. И сказал, что, вообще-то, он умеет читать мысли. Билли не стал ему указывать на то, что он уже дважды его спрашивал, что он думает. Вместо этого он спросил мужчину, может ли тот сказать, о чем он думает сейчас, но тот сказал лишь, что их мысли в данный момент совпадают. После этого он сказал, что никогда не стал бы с человеком ссориться из-за женщины, потому что женщина — это всего лишь ходячая собственность, которую реквизируют, да и вообще с женщинами — это всего лишь игра, и настоящие мужчины не принимают эту игру всерьез. Еще сказал, что он не очень высокого мнения о мужчинах, которые кидаются убивать из-за какой-то шлюхи. В любом случае, сказал он, сдохни сучка, и что? мир перевернется?

Он снова улыбнулся. У него что-то было во рту, он покатал там это что-то, заложил за щеку, поцыкал зубом и опять выкатил из-за щеки. Тронул шляпу.

— Bueno, — сказал он. — El camino espera.[819]

Он снова коснулся шляпы, пришпорил коня и так передернул удилами, что конь, закатив глаза, присел на задние ноги и забил копытом, после чего рысью ломанулся сквозь кусты и, выскочив на дорогу, вскоре скрылся из глаз. Билли расстегнул mochila[820] и вынул револьвер. Откинув большим пальцем дверцу барабана, покрутил его, проверяя наличие патронов в каморах. Придерживая пальцем, опустил курок с полувзвода{102} и долго потом сидел и ждал.

Пятнадцатого мая (число он определил по газете, впервые за семь недель попавшей к нему в руки) он снова въехал в Касас-Грандес, определил лошадей в конюшню и снял комнату в гостинице «Камино ректо».{103} Утром встал, прошлепал по кафельному коридору в ванную. Вернувшись, постоял у окна, из которого утреннее солнце косо падало на замахрившийся край изношенного ковра под ногами, послушал, как какая-то девушка поет в саду. Девушка сидела на разостланном белом парусиновом полотнище рядом с огромной, в несколько ведер, горой орехов пекан. На коленях у нее лежал плоский камень, на котором она колола орехи каменным пестиком; работала и пела. Склоняясь вперед так, что ее распущенные темные волосы заслоняли руки, она работала и пела. Она пела:

Pueblo de Bachiniva

Abril era el mes

Jinetes armadas

Llegaron los seis[821]

Разбивая скорлупки камнем, она вынимала ядрышки и бросала их в поставленный рядом горшок.

Si tenía miedo

No se le veía en su cara

Cuántos vayan llegando

El gúerito les espera[822]

Она