— Иван Семенович Козловский, знаменитый тенор Большого театра.

— Академик Владимир Харитонович Василенко с женой Тамарой.

— А это звезда балета Майя Плисецкая с мужем, знаменитым композитором Родионом Щедриным.

Ефим, провинциал, поражался кругу знакомых, шепнул Рупику:

— Какие ты глубокие корни пустил в московском обществе. Ты теперь принадлежишь к столичной элите. А элита эта в основном состоит из евреев. Рупик, это поразительно! А ведь все началось с далекого Онежского заозерья, с не известного никому городка Пудожа.

* * *

В 1970 году, в самом начале профессорства Рупика, в Москву был вызван знаменитый американский хирург Майкл Дебеки — делать операцию члену ЦК партии президенту Академии наук Мстиславу Келдышу. У него была аневризма аорты. В России операции на аорте еще не делали, а Дебеки уже имел опыт шести тысяч сосудистых операций. Он сделал Келдышу полное замещение расширенной части аорты, вырезал ее и поставил специальную пластмассовую трубку из тефлона. В советской прессе ничего об этом не сообщали, но «Голос Америки» передал все подробности. Московские врачи обсуждали это интересное событие между собой, особенно всех поражало, что пациент начал ходить на следующий день. Рупик слышал об этом от профессора Владимира Бураковского, хирурга, видевшего операцию.

Однажды после обхода молодые врачи обступили Рупика в коридоре:

— Профессор, это правда, что американский хирург делал операцию Келдышу?

— Да, это правда, — ответил он.

— А профессора Родионов и Бабичев говорили нам, что это ложь, что оперировал свой.

— Не знаю, что они говорили, я слышал это от хирурга, который сам был на операции.

— А зачем надо было звать американца, разве советские хирурги не могли это сделать?

Это был вопрос о приоритете советской медицины, на котором воспитывали студентов и врачей. Рупик понял, что отвечать надо осторожно, могут понять как умаление русского приоритета и донести. Но сказать неправду он не мог:

— Этот хирург имеет большой опыт в таких операциях. — И больше ничего не добавил.

При разговоре присутствовал его ассистент Михайленко, секретарь партийной группы кафедры. Он зашел за Рупиком в его кабинет и хмуро сказал:

— Нехорошо получилось.

— Что нехорошо?

— Что вы сказали об операции. Получается, что русская медицина отсталая, а другие профессора наврали врачам. А они заслуженные члены партии.

Рупик понял, что Михайленко считает его разговор политической ошибкой. Его это обозлило, но он не показал вида, пусть этот тип не думает, что он боится его.

— Я сказал, что было на самом деле, и ничего не говорил об отсталости советской медицины. И я не обвинял тех профессоров.

— А они заслуженные, — повторил Михайленко. — Все-таки нехорошо получилось.

На душе у Рупика остался от этого разговора неприятный осадок.

* * *

Неожиданно объявилась Фернанда Гомез, пришла в Боткинскую. На одной из дверей в коридоре увидела надпись: «Заведующая отделением доктор Лиля Павловна Берг». Она постучалась, увидела Лилю:

— Лилька, это ты? Я даже не знала, что ты вернулась в Москву. Думаю, кто это такая доктор Берг?

— Фернандочка, дорогая, какая радость! Да, я вернулась. Но откуда ты?

— Я тоже вернулась. Мы с мужем жили в Вене, он работал там журналистом. А ты как?

— Мой муж остался в Албании, арестован.

— Как это грустно. Такой хороший человек! Ну а сама ты как?

— Фернандочка, как я рада снова видеть тебя!

— Да, и я счастлива.

Фернанда сильно изменилась, пополнела, стала рыхлой, появился второй подбородок. Только черные испанские глаза горели прежним ярким огнем и осталась прежняя грациозность. Она спросила:

— Кто из наших работает здесь?

— Аня Альтман и Рупик Лузаник.

— О, я хочу их видеть.

— Знаешь, Рупик стал профессором, заведует в нашей больнице кафедрой и клиникой терапии.

— Замечательно, значит, добился, чего хотел. Он ведь был очень способный. Так пойдем к нему.

— Да, добился, но остался таким же мягким и милым парнем. Когда я попросила, он помог мне составить план кандидатской диссертации. Ты представляешь? Я решила писать диссертацию. Ну, пойдем к нему.

Рупик был в своем профессорском кабинете, увидел Фернанду, обрадовался:

— Ой-ой, донья Фернанда! Откуда ты, прелестное дитя?

Она приняла одну из своих излюбленных поз гордой и почтительной испанки:

— Профессор, поздравляю тебя! — И тут же кинулась его обнимать и целовать. — Я вернулась из Вены. И вдруг узнаю, что вы все тут выросли, Лиля пишет диссертацию, ты стал профессором.

Рупик махнул рукой:

— Стал профессором… Конечно, приятно, но и трудно очень. А что ты делаешь?

— Я мужняя жена. Восемь лет жила в Вене и не работала, отстала от медицины. Хочу что-нибудь делать, но врачом становиться уже поздно, боюсь. Может, ты что посоветуешь?

— Я? Что ж, посоветую. Мне как раз нужен человек на должность лаборанта со знанием французского и испанского. Хочешь работать по научной информации? Только зарплата маленькая.

— Зарплата меня мало интересует, муж хорошо зарабатывает. Информация так информация, это интересно. Согласна. А я ведь еще и немецкий выучила.

— Немецкий? Ой-ой, ты будешь очень ценный кадр — настоящий полиглот.

— Ну, все-таки не такой полиглот, как ты.

Лиля смотрела на них и смеялась от радости, шестнадцать лет прошло, как они окончили институт, и вот опять вместе. Она вдруг решила:

— Знаете что, ребята, мне пришла в голову мысль, устроим небольшую встречу друзей. Помните, как мы все собирались у меня на проводах в Албанию? Давайте снова соберемся, как тогда. Согласны?

Глаза Фернанды загорелись:

— Лилька, ты гений.

Рупик тоже заулыбался:

— Встреча друзей? Снова? Прекрасная идея!

Узнав, что Лиля пригласила своих друзей-сокурсников, Павел очень обрадовался:

— Можно, мы с Авочкой придем? Мы уйдем раньше, а вы, молодежь, веселитесь.

— Конечно, можно. Но какая же мы молодежь? — засмеялась Лиля. — Всем уже по сорок.

— Для нас вы молодежь.

Августе он объяснил:

— Знаешь, шестнадцать лет назад они собрались у нас в коммуналке, на Спиридоньевской. Тогда я с ними впервые познакомился. Они были очень юные, а я старался предугадать, какое будущее ждет каждого из них.