Ну, возможно, ничего.

До этого момента Ромми и дети сдерживались, ограничиваясь смешками и сдавленным хихиканьем. Контроль заметно ослабел, когда Расти надел на голову резиновую шапочку, вложив в нее два слоя свинцовой ленты, но полностью они сдались лишь после того, как он натянул на руки длинные, до локтей, перчатки, а его глаза скрылись под защитными очками.

— Оно живое! — закричал Бенни, размахивая вытянутыми руками, как чудовище Франкенштейна. — Хозяин, оно живое!

Ромми, покачиваясь, сошел с дороги и, гогоча, сел на валун. Джо и Норри просто рухнули на проезжую часть и катались по ней, словно цыплята, принимающие пылевую ванну.

— Домой пойдете пешком, вы все, — пробурчал Расти, но и он улыбался, когда залезал (не без труда) в фургон.

А впереди, совсем как маяк, мерцал пурпурный огонек.

Генри Моррисон покинул полицейский участок. Шумное, больше подходящее для раздевалки школьного спортивного зала поведение новобранцев окончательно достало его. Все шло не так, решительно все. Вероятно, он это понял еще до того, как Тибодо, бандит, который теперь охранял члена городского управления Ренни, появился с подписанным приказом об увольнении Джекки Уэттингтон — отличной патрульной и, более того, прекрасной женщины.

Этот приказ Генри воспринял как первый шаг к полной зачистке полицейского участка от прежних патрульных, которых Ренни считал тайными сторонниками Герцога Перкинса. Он не сомневался, что будет следующим. Фредди Дентон и Руперт Либби останутся: Руперт — терпимый говнюк, Дентон — злобный. Линда Эверетт — еще один кандидат на увольнение. Вероятно, та же судьба ждала и Стейси Моггин. И тогда, за исключением слабоумной Лорен Конри, полицейский участок Честерс-Милла стал бы мужским клубом.

Он ехал по Главной улице, совершенно пустынной, совсем как улица города-призрака в каком-нибудь вестерне. Сэм Вердро по прозвищу Бухло сидел под козырьком «Глобуса», и Моррисон сомневался, что в бутылке, которую он зажимал между колен, пепси-кола, но останавливаться не стал. Чего лишать удовольствия старого алкоголика.

Джонни и Кэрри Карвер закрывали листами фанеры окна магазина «Бензин и бакалея». Оба с синими повязками на рукаве, которые появились по всему городу. От одного их вида по коже Генри бежали мурашки.

Он так жалел о том, что не перешел в полицию Ороно, отказавшись от сделанного ему в прошлом году предложения. Конечно, Генри не получал повышения по службе, и иметь дело с пьяными или обкуренными студентами — удовольствие маленькое, однако платили там больше, и Фрида говорила, что лучших школ, чем в Оноро, не найти.

Но Герцог убедил его остаться, пообещав пятитысячную прибавку к годовому жалованью после очередного городского собрания и сказав, — на условиях абсолютной секретности, — что намерен уволить Питера Рэндолфа, если тот добровольно не уйдет в отставку. «Ты станешь моим заместителем, а это еще десять тысяч в год, — услышал он от Герцога. — Когда я уйду на пенсию, сможешь занять мое место, если захочешь. Альтернатива — развозить по общежитиям студентов Университета Мэна с высыхающей на штанах блевотиной. Подумай об этом».

Ему слова Герцога понравились, и Фриде они понравились (чего там, — сказочно понравились), и, разумеется, дети облегченно вздохнули (они идею переезда встретили в штыки). Да только теперь Герцог умер, Честерс-Милл накрыло Куполом, а полицейский участок превращался в нечто дурно пахнущее.

Он повернул на Престил-стрит и увидел Младшего, в одних лишь пижамных штанах и шлепанцах, который стоял у желтой полицейской ленты, натянутой вокруг дома Маккейнов. Его заметно качало, и поначалу Моррисон подумал, что сегодня у Младшего и Сэма Бухло много общего.

Потом Генри подумал о чести полицейского участка. Он, конечно, мог в самом скором времени вылететь со службы, но пока оставался патрульным, а одно из неукоснительно соблюдаемых правил Герцога Перкинса гласило: «Фамилии полицейского Честерс-Милла не место в колонке “Площадка позора”». Колонка эта появлялась в каждом номере «Демократа». А Младший, нравился он Моррисону или нет, служил в полиции Милла.

Генри припарковал патрульный автомобиль у тротуара и пошел к покачивающемуся из стороны в сторону Младшему.

— Эй, Младший, давай-ка я отвезу тебя в участок, напою кофе и… — «и ты чуток протрезвеешь», так он собирался закончить фразу, да только увидел, что пижамные штаны у парня мокрые. Младший обдулся.

Встревоженный и разозлившийся — никто не должен этого видеть, Герцог перевернется в могиле, — Генри протянул руку и схватил Младшего за плечо:

— Пошли, сынок. Ты выставляешь себя на посмешище.

— Они были моими ружподками. — Младший не повернулся к нему. Раскачивался все быстрее. С мечтательным — теперь Генри это видел — и отсутствующим выражением лица. — Я их кубил, поэтому мог пончать в них. Не как обычно. По-французски. — Он рассмеялся, потом сплюнул. Или попытался. Густая и белая слюна нитью повисла на подбородке, раскачиваясь как маятник.

— С тебя достаточно. Я отвезу тебя домой.

Тут Младший повернулся, и Генри увидел, что он не пьян. Левый глаз пылал красным. Зрачок стал очень уж большим. Левый угол рта опустился, обнажив несколько зубов. Застывший взгляд заставил Генри вспомнить «Мистера Сардоника», фильм, который в детстве так его пугал.

Младшего не требовалось везти в участок, чтобы он выпил кофе, и не требовалось возвращать домой, чтобы он мог поспать. Его ждала больница.

— Пошли, парень, — сказал Генри. — Шагай.

Поначалу Младший не сопротивлялся, прошел большую часть пути до автомобиля, пока вновь не остановился.

— Они пахнули одинаково, и мне это нравилось, — сообщил он. — Ужастик, ужастик, ужастик, шоу сейчас начнется.

— Правильно, абсолютно. — Генри собирался обойти патрульный автомобиль спереди и посадить Младшего на переднее сиденье, но теперь счел это непрактичным. Заднее подошло бы в большей степени, пусть даже в патрульных автомобилях от задних сидений шел специфический запах. Младший обернулся на дом Маккейнов, и на его частично застывшем лице возникло некое подобие страсти.

— Ружподки! Долговременные! Не как обычно, по-французски! Только по-французски, козел! — Младший высунул язык, быстро-быстро зашлепал им по губам. Такой же звук обычно доносился с экрана перед тем, как Дорожный Бегун убегал от Хитрого Койота[150]в облаке пыли. Он рассмеялся, повернулся и зашагал обратно к дому Маккейнов.

— Нет, Младший. — Генри схватил его за пояс пижамных штанов. — Мы должны…

Младший развернулся к нему с невероятной скоростью. Он больше не смеялся. Лицо перекосило от ненависти и ярости. Он бросился на Генри, размахивая кулаками. Высунул язык, в который впился зубами. Заговорил на странном наречии, вроде бы лишенном гласных.