рецензенты старой школы, но это дело недолгое.

И вот другой человек, мой коллега, недавно сказал: «Когда бойкая бессовестная молодежь катит бочку на литературный истеблишмент и требует „скинуть с корабля современности“ — это нормально и даже хорошо, чуваки пробиваются к социальным лифтам, расчищают для себя поляну».

Действительно, появилась какая-то новая критика, и мне стало интересно, что это такое. В возвращение настоящей критики я не верил, поэтому решил, что это что-то иное, а вовсе не Лакшин и Ермилов (если кто-то из молодых людей помнит эти имена).

Дальше: http://rara-rara.ru/menu-texts/teplohod_sovremennosti

И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

14 декабря 2020

История про то, что два раза не вставать (2020-12-15)

Как-то я нашёл на даче коробочку с патефонными иголками. Маленькая жестяная коробочка, довольно тяжёлая, однако я подумал о другом: из языка, кажется, совсем изчез оборот "клизма с патефонными иголками".

Вообще вокруг иголок целая мифология. Не только с патефонными, конечно — пресловутые чемоданы иголок, к примеру (можно прикинуть, сколько он весит).

Солдат привозил с войны чемодан с немецкими иголками и обеспечивал тем самым свою семью на долгие годы.

Это чудесный образ, упомянутый ещё в "Тысяче и одной ночи", где герои, собравшись бежать, берут с собой вещи весом лёгкие, а ценой дорогие.

Мало что весит меньше, чем иголка, и мало что нужнее в послевоенной деревне, чем швейная иголка.

А про патефонные иголки есть очень странные воспоминания дочери генерала Доватора, того самого героя обороны Москвы. Он был на Испанской войне и «Потом отец вдруг вернулся и привез всем заграничные подарки: мне — курточку с невероятно длинной молнией и плиссированную юбку; маме — отрез коричневого шелка, из которого она сшила вечернее длинное платье, — вспоминает Рита Львовна. — Себе же он вез и не довез набор патефонных иголок, но оказалось, что их ввоз в СССР был запрещен, поэтому перед досмотром он высыпал их в море, осталась только красивая коробочка с картинкой собаки, слушающей граммофон».

Больше о запрете ввоза граммофонных или патефонных иголок на моей памяти никто не говорил. В разных воспоминаниях рассказывали, как с борта парохода выкидывали пластинки песнями Лещенко — того, другого. Но вот то, что иголки были под запретом — нет. Та самая коробочка, что я нашел на даче была как раз привезена из Вены в 1936-м.

Тут бы, как всегда в размышлениях, ведущих к генеральным обобщениям, всмотреться бы в исходное событие. Кем считалось контрабандой, был ли документ, каковы известные случаи — а тут тлько публикация в «Московском комсомольце». Я бы избегал генерализаций на таком материале. То есть многоступенчатый пересказ часто становится похож на рассказ о том, правда ли Асламазян выиграл «Волгу» в лотерею. Причём всяко может быть (я не большой специалист в области истории советского таможенного права), но тут должна быть некоторая дисциплина размышлений. В блогах очень часто исходный посыл воспринимается как некая Богом данная реальность, а ну-ка, Доватор просто просыпал иголки.

Или ещё что.

Иголки суть тайна. Весом лёгкие, тогда — дорогие, а теперь бессмысленные.

Извините, если кого обидел.

15 декабря 2020

Черепаха (2020-12-16)

― Кто тебе дороже, я или она?

Женщина плакала, а он ненавидел женские слёзы.

Наконец, умывшись солёной водой, она заглянула к нему в глаза и прочитала ответ.

Хлопнула дверь, посыпалась штукатурка.

На него, с петербургского паркета, не мигая, смотрела гигантская черепаха.

Он вывез её из Абиссинии, а туда черепаха попала из Индии. Путь её был куда дольше ― и на панцире в углу, значился год 1774.

Раньше черепаха принадлежала директору Ост-Индской компании.

Директор повесился от излишней любви к родине. Так часто бывает с романтическими людьми ― сперва они носят чёрные очки, а потом неразделённая любовь к родине убивает их.

Черепаху стали возить с места на место, пока она не стала развлекать абиссинский гарем.

Когда Карлсон прилетел туда на своём аэроплане, то ему подарили трёх негритянок.

Он сказал, что такое количество будет мешать ему сочинять стихи, и тогда двух негритянок заменили на черепаху.

Черепаха плавала в бассейне, а Карлсон смотрел на закат и грыз походное перо. Он съездил на озеро Чад, но экспедиция вышла неудачной: Карлсон так и не увидел жирафов.

Не беда ― в его стихах жирафы были.

И вот он вернулся домой, в холод и слякоть, извозчики сновали по торцевым мостовым. Женщина ушла. Осталась одна черепаха.

Жизнь была сломана, и нужно было её клеить.

А вокруг набухала война. Карлсон взял черепаху с собой на германский фронт. Он писал стихи, разложив рукописи на её твёрдой кожистой спине. Черепаха вытягивала голову, пытаясь разобрать анапесты.

Однажды черепаха прикрыла его собой. В толстом панцире застряла немецкая разрывная пуля ― так и не разорвавшись.

Второй раз черепаха спасла ему жизнь в восемнадцатом.

Его взяли прямо у подъезда, и ученики решили, что Карлсона повезли на поэтический вечер.

Черепаха, впрочем, не была арестована.

На Гороховой Карлсона допрашивал недоучившийся студент Куперман. Куперман хотел стать герпетологом, но Партия велела ему заниматься гидрой Контрреволюции.

Карлсон целую ночь рассказывал ему про черепаху, а наутро Куперман вывел его на бульвар, написав в бумагах, что арестованный опасности не представляет.

Опасность Карлсон представлял и дрался потом у Деникина, а затем ― у Врангеля.

Когда он читал добровольцам стихи про родную винтовку и горячую пулю, черепаха сидела в первом ряду.

В Ялте, когда на набережной бесстыдно лежали потрошёные чемоданы, Карлсон пробился по сходням на палубу парохода, оставив за спиной всё ― кроме черепахи.

Когда безумный есаул пытался бросить её за борт, Карлсон выхватил револьвер.

Черепаха равнодушно глядела на тело есаула, болтающееся в кильватерном следе. Она вообще слишком много видела в своей жизни.

Карлсон вернулся в Абиссинию, и наконец-то увидел жирафа.

Потом он долго жил в тени горы Килиманджаро.

Черепаха плескалась в специально отрытом бассейне.

Они поссорились только раз ― когда черепаха случайно съела его новые стихи. Он в отчаянии хлестал по панцирю своим узорчатым, вдвое сложенным ремнём. Черепаха виновато глядела на него, не чувствуя боли. Через полчаса он валялся около её когтистых лап, вымаливая прощение.

Однажды к нему приехал американский писатель ― толстый и бородатый. Он был восхищён всем