Ты… низменная личность… ты непременно вылезешь преподнести мне… пакость. – В связи с этой характеристикой Линча см. прим. к с. 144.

…похабные вонючие преисподние… – Ср. «Портрет художника», с. 29, а также проповедь об аде в гл. III «Портрета». Тема адских мук, первоначально породившая у Стивена – и Джойса – «лихорадочный приступ святости» (свидетельство Стивена в гл. XV), впоследствии стала восприниматься им как одна из самых отталкивающих черт христианской религиозности. Ср. в «Улиссе» реплику Маллигана о Стивене: «Ему свихнули мозги картинами адских мук» (эп. 10).

Не буду служить… – Известная нам часть романа заканчивается уже отмечавшимся лейтмотивом богоборческого освобождения. В «Портрете» финал будет сходным, но будет и существенно обогащен: согласно метафорической концепции этого романа, освобождение является также завершением «внутриутробного развития» художника, вынашивания им самого себя, – и его рождением в мир.

…я за это взялся как следует. – У Джойса родились планы написать Ибсену письмо по-норвежски, что он и исполнил в марте 1901 г.

Первая книга прозы Джойса, выпущенная им в свет, родилась по случаю и по заказу. В июне или июле 1904 г. начинающий литератор получил следующее письмо:

Дорогой Джойс. Прочтите рассказ в этой газете, «Айриш хомстед». Могли бы вы написать что-нибудь простое, сельское, оживляющее, с настроением и чтобы не скандализовало читателей. Если вы пришлете короткий рассказ, приблизительно на 1800 слов, главный редактор вам выдаст 1 фунт. Это быстрый заработок, если вы пишете легко и не видите препятствий к тому, чтобы однажды польстить простым умам и простым вкусам. Можете взять какой угодно псевдоним. Ваш искренне,

Дж. У. Рассел

Предложение исходило от одного из лидеров Ирландского литературного возрождения, и начинающий литератор охотно воспользовался случайным шансом. Но в жизни гения, как настаивает Джеймс Джойс, нет места случайности, «все его блуждания – врата открытия». Если же изъясняться не столь возвышенно, то мы скажем, что молодой Джойс сумел превратить случайный шанс в решающую ступень своего писательского становления. На основе малого предложения немедленно вырастает крупный и самостоятельный замысел. Уже в начале июля Константину Каррену, университетскому другу Джойса, пишется такое письмо:

Дорогой Каррен. Неоценимо! Тысяча благодарностей! Я закончил жуткую главу, на сто две страницы, и теперь книга у Рассела. Через неделю я пришлю тебе эту главу. Я сочиняю серию эпиклезов – числом десять – для одной газеты. Первый уже закончен. Всю серию я назову «Дублинцы», чтобы дать возможность разгадать душу этой гемиплегии[147]или этого паралича, который многие принимают за город. В скором времени ожидай роскошного издания всех моих лимериков. Следующие сочиняются.

С. Д.

Книга, о которой здесь речь, – «Герой Стивен», бурно писавшийся еще с зимы, но оставшийся тем не менее только неизданной, «виртуальной» прозой. Инициалы в конце письма означают «Стивен Дедал», псевдоним, под которым вскоре появятся и первые «эпиклезы». Эпиклезис – литургический термин, призывание Духа Святого снизойти на Святые Дары, хлеб и вино, и их претворить в Тело и Кровь Христовы. Два вычурных и, казалось бы, абсолютно посторонних слова, эпиклезис и гемиплегия, на поверку сгущенно выражают готовую и очень цельную концепцию художественного замысла. Писатель замышляет цикл рассказов, в которых будет выражена душа Дублина – города, который взгляду художника видится как феномен паралича, полного или одностороннего. И это выражение души средствами искусства, эстетический акт, есть действие высших сил, если угодно, священнодействие, «эпиклезис»: как видим, здесь налицо то самое замещение религии искусством, поставление искусства на место религии, что составляет суть духовного переворота, совершившегося с художником в юности. Заявленная термином литургическая параллель со всей отчетливостью утверждается в общении с братом Станни: «Тебе не кажется, что есть сходство между тайной Мессы и тем, что я пытаюсь делать… претворяя хлеб обыденной жизни в нечто, имеющее собственную и непреходящую жизнь в искусстве (artistic life)?»[148]Другим знаковым словом, столь же наглядно показывающим замену религии Христа религией искусства, служит у Джойса «эпифания».

Писательскому темпераменту Джойса свойствен бурный старт. Невзирая на сложные обстоятельства, на отъезд из страны 9 октября 1904 г., на прекращение публикации цикла после трех первых «эпиклезов», – «Дублинцы» создаются неутомимо, параллельно с «Героем Стивеном»; но если последний постепенно начинает казаться неудачным и не доводится до конца, то «Дублинцы» благополучно достигают завершения. На пути к нему они, однако, также не избегают творческих кризисов.

Первоначально намеченное число «эпиклезов» – десять. Затем это число возрастает до двенадцати; и осенью 1905 г. автор пишет из Триеста лондонскому издателю Гранту Ричардсу, предлагая сборник к изданию: «Моя вторая законченная книга[149]называется „Дублинцы“. Это последовательность из двенадцати коротких новелл. Возможно, вы решите, что она может иметь коммерческий успех». В это же время он сообщает брату Станиславу, как видится ему строение сборника: «Рассказы идут в следующем порядке: „Сестры“, „Встреча“ и еще один[150], – это истории из моего детства; „Пансион“, „После гонок“ и „Эвелин“ – истории из отрочества; „Земля“, „Взаимные дополнения“ и „Печальное происшествие“ – взрослые рассказы; „День плюща в Зале Заседаний“, „Мать“ и последний рассказ в книге[151]– истории из общественной жизни Дублина. Когда подумаешь, что Дублин служит столицей уже тысячи лет, что это – „второй“ город Британской Империи, что он почти втрое больше Венеции, – странным кажется, что ни один художник до сих пор не представил его миру» (письмо от 24 сентября 1905 г.). В своей основе эта простая схема сохранилась и в окончательной форме сборника, в которой он ныне известен нам. В феврале 1906 г. к дюжине добавляется новый рассказ, «Два кавалера», и автор предлагает его прислать издателю, «если только число тринадцать не будит в вас суеверных опасений»; а весьма вскоре, в апреле, возникает еще один рассказ, «Облачко». Место им находится без труда: «Два кавалера» помещаются рядом с «Пансионом», «Облачко» – с «Взаимными дополнениями», поскольку в обоих случаях имеются явственные переклички.

So far so good. Хотя тут и там в рассказах «Дублинцев» видна еще печать раннего периода с его внешними заданиями, идейными и техническими, с отработкою приемов письма, – здесь, без сомнения, также налицо новое и оригинальное видение самого жанра рассказа, проведенное сильно и уверенно (и неоспоримо родственное новеллистике Чехова[152]). У художника были все основания считать родившийся цикл новелл творческою удачей. И тем не менее – в творческой истории книги тут же настают трудности. Автора не покидает ощущение, что его труд еще не имеет последней завершенности, ему чего-то недостает; и мысль его продолжает продуцировать идеи и замыслы, связанные с формой рассказа. Первый из таких замыслов не продвинулся никуда, но тем не менее стал поздней широко известен, ибо для нового рассказа Джойс наметил имя «Улисс» – и теперь этот замысел считают самым ранним истоком великого романа. Вся история его – пунктир из кратких сообщений в письмах к Станни: