Как-то раз Леон явился в комнату сестры. Анелька также была там, пристроившись в углу с какой-то вышивкой. Леон сильно изменился за прошедшие годы: из юноши он превратился в мужчину.

– Полагаю, дорогая Констанция, тебе уже поведали, каким пай-мальчиком я оказался и как безропотно согласился надеть на свою шею брачный хомут, уготованный мне графом и графиней? – с насмешливой серьёзностью осведомился молодой человек и тут же начал насвистывать мазурку, пританцовывая в такт мелодии.

– Вполне возможно, что ты получишь отказ, – холодно заметила Констанция.

– Отказ?! О нет! Старый князь уже дал согласие, а что касается его дочки, то она по уши в меня влюблена. Да ты только взгляни на мои усы – разве кто-нибудь сможет устоять против такой красы? – И он самодовольно закрутил ус вокруг пальца, остановившись перед зеркалом, а затем продолжил, но уже более серьёзным тоном: – Честно признаться, я не испытываю к ней любви. Моя суженая вовсе не в моём вкусе. Ей под тридцать, и она так худа, что каждый раз при взгляде на неё мне вспоминаются анатомические таблицы моего старого учителя. Хотя, должен признать, её парижский портной так старается, что она ухитряется выглядеть совсем неплохо, особенно в кашемире. Как ты знаешь, я всегда желал иметь жену, рядом с которой было бы не стыдно показаться. А что до любви и прочих сантиментов, то в наше время это уже не модно и существует лишь в экзальтированном воображении поэтов.

– Но ведь нельзя же отрицать, что люди иногда влюбляются друг в друга, – возразила Констанция.

– Иногда… – еле слышно повторила Анеля. Этот диалог болезненно затронул самые потаённые струны её души, и она не могла понять, почему страдает. Сердце её бешено колотилось, щёки зарделись румянцем, делая её ещё прекрасней, чем всегда.

– Возможно. Не зря же мы клянемся в любви каждой встречной красавице, – усмехнулся Леон и тут же сменил тему: – Кстати, сестричка, откуда у тебя такая прелестная камеристочка?

Он приблизился к углу, где сидела Анелька, и одарил её знакомой развязной улыбкой. Хотя девушка была крепостной, ни улыбка, ни тон молодого хозяина ей не понравились, и она встретила взгляд Леона с каменным лицом и полным глубокого достоинства взором. Но едва глаза её остановились на красивом, мужественном лице, давно пустившее росток в неопытном девичьем сердце чувство возобладало над гордостью и обидой. Анеле больше всего на свете захотелось напомнить Леону об их первой встрече. Почти неосознанно она поднесла руку к маленькому кошельку, всегда висевшему у неё на шее, и извлекла оттуда рубль, некогда подаренный ей Леоном.

– Нет, вы только взгляните! – воскликнул Леон. – Что за чуднáя девчонка и как она гордится своим сокровищем! Да ты просто богачка, моя милая, – у тебя целый рубль!

– Надеюсь, она нигде его не стянула, – ворчливо заметила старая графиня, входя в комнату.

При таком незаслуженном оскорблении Анелька от стыда и негодования на время лишилась дара речи. Она поспешно убрала монету обратно в кошелёк, с мучительной горечью сознавая при этом, что те счастливые мгновения, память о которых неизгладимо запечатлелась в её душе, не оставили никакого следа в сердце Леона. Чтобы очистить себя от подозрения, девушка, заметив устремлённые на неё взоры, смущённо пролепетала:

– Разве пан Леон не помнит, что сам подарил мне этот рубль два года назад в саду?

– О чём ты, девочка? – со смехом воскликнул Леон. – Неужели ты всерьёз думаешь, что я в состоянии запомнить всех красоток, которым когда-то дарил деньги? Впрочем, я склонен тебе верить: ты не стала бы хранить так долго этот несчастный рубль, не будь он для тебя реликвией. Но не нужно делать этого, детка, – деньги существуют для того, чтобы их тратить…

– Прошу тебя, прекрати паясничать, – нетерпеливо оборвала брата Констанция. – Я люблю эту девушку и не позволю её дразнить. Она знает все мои привычки лучше, чем кто бы то ни было, и способна развеять самое дурное настроение своим очаровательным пением.

– Спой нам что-нибудь, милашка, – немедленно потребовал Леон, – а я подарю тебе ещё рубль, новенький и блестящий.

– Спой сейчас же! – приказала Констанция повелительным тоном.

Анеля больше не в силах была сдержать своё горе и разочарование. Услыхав приказ госпожи, она уткнулась лицом в ладони и отчаянно зарыдала.

– С чего это ты вдруг расплакалась? – удивилась Констанция. – Разве ты не знаешь, что я не переношу слёз? Я требую, чтобы ты немедленно исполнила моё приказание!

Сказалась ли в этот миг с детства приобретённая привычка рабски повиноваться малейшим капризам хозяев, или в девичьем сердце вдруг взыграла оскорблённая гордость, – как бы то ни было, но Анелька тут же прекратила плакать. Наступила короткая пауза, воспользовавшись которой графиня-мать с ворчанием покинула покои дочери. Анелька выбрала для исполнения тот самый псалом в честь Девы Марии, который пела тогда в саду. Начав пение, она одновременно возносила в душе пламенную молитву, прося у Неба успокоения духа и избавления от владеющих ею мятежных страстей. Её искренность и страстность придавали исполнению небывалую выразительность, не оставившую равнодушными обоих слушателей. Когда она умолкла, брат и сестра долгое время не могли проронить ни слова, словно приходя в себя. Леон расхаживал по комнате со скрещенными на груди руками. Что тронуло его сердце? Жалость к бесправной рабыне или другое, более нежное чувство? Из последующих его слов трудно было сделать однозначный вывод.

– Дорогая Констанция, позволь просить тебя об одном одолжении, – внезапно произнёс молодой человек, остановившись подле сестры и почтительно поднеся к губам её ручку.

Констанция вопросительно посмотрела брату в глаза.

– Отдай мне эту девушку.

– Это невозможно!

– Нет, я серьёзно, – продолжил Леон. – Видишь ли, я хочу подарить её моей будущей жене. В придворной капелле князя, её отца, как раз не хватает солирующего сопрано.

– Ты её всё равно не получишь, – упрямо ответила Констанция.

– Но я же не прошу у тебя эту девку в подарок. Давай меняться. Взамен неё я отдам тебе очаровательного негритёнка – совсем чёрного. Если бы ты знала, как дамы в Париже и Санкт-Петербурге выпрашивали его у меня! Но я оставался непреклонен. Я даже княжне, моей невесте, отказал.

– Нет-нет, – продолжала упорствовать Констанция, – мне будет так одиноко без моей Анельки, я к ней привыкла.

– Глупости! Деревенских девок полно, а вот где ты возьмёшь чернокожего слугу с зубами белее слоновой кости и ослепительнее жемчуга? К тому же он большой оригинал. Ручаюсь, ты не сможешь перед ним устоять. Половина провинции сойдёт с ума от зависти. Слуга-негр – это последний крик моды, да ещё ты первой во всём воеводстве заимеешь арапа среди прислуги.

Последний довод оказался неотразимым.

– Ну ладно, – сдалась Констанция, – скажи только, когда ты собираешься её забрать?

– Сегодня в пять часов, – ответил Леон и, весело насвистывая, вышел из комнаты.