И вот 1 октября пронеслась среди качкалыковцев весть: «Идет Ермолов». Со стороны Внезапной, извиваясь длинной лентой и сверкая штыками, действительно двигались шесть батальонов и шестнадцать орудий – прямо на качкалыковские деревни. В аулах поднялась ужасная суматоха. Напуганные примером дадыюртовцев, чеченцы спешили сделать то, чего именно и желал Ермолов, то есть отправляли в дремучие леса свои семьи, сами же они давали друг другу клятвы умереть на развалинах своих аулов.

По мере приближения русских войск решимость чеченцев умереть должна была, однако же, значительно ослабевать; в этом теперь не было и нужды: семьи их были в безопасности, следовательно, защищать им было некого, а деревянные сакли в местности, богатой лесом, не стоили того, чтобы за них терять хоть каплю крови. Эта логика должна была наконец восторжествовать; и когда войска 2 октября подошли к Исти-Су (Горячая вода), главной качкалыковской деревне, населенной, как выражается Ермолов, «величайшими из разбойников», то сопротивление оказалось сравнительно уже незначительным. Чеченцы встретили русских, правда, ружейным огнем из окопов. Но две роты кабардинцев быстро заняли сильный завал, устроенный на кладбище, за которым скрывался неприятель, а третий батальон апшеронцев был двинут на штурм аула. Это был дебют, первый кавказский бой полка, которому суждено было впоследствии уже в бесчисленных боях стяжать себе громкую и заслуженную известность. Апшеронцы исполнили задачу молодцами. Пренебрегая огнем неприятеля, они без выстрела пошли в штыки, ворвались в аул и предали его пламени. В мечети да в некоторых саклях произошли упорные кровавые схватки, но через полчаса аул находился уже в нашей власти, а чеченцы рассеялись по окрестным лесам. День этот тем не менее стоил русским шести офицеров и шестидесяти трех нижних чинов выбывшими из строя – обстоятельство, показывающее, как много жертв предотвратили мудрые распоряжения Ермолова.

На следующий день той же участи подверглись Ноим-Берды и Аллаяр-аул. Из первого чеченцы были выгнаны сильной канонадой, второй они оставили сами, потому что легко могли быть окруженными, и обе деревни были совершенно разорены.

Аул Хош-Гельды встретил Ермолова хлебом-солью и был пощажен. Аксаевские владельцы поручились за мирные намерения жителей, которым и дозволено было оставаться на местах и возделывать поля. Остальные аулы были пусты – жители их бежали за горы. Таким образом, Кумыкская плоскость в несколько дней была совершенно очищена от хищных чеченцев.

4 октября Ермолов вернулся к Внезапной, а через месяц с теми же самыми войсками он был уже в Дагестане и громил акушинцев.

Решительные действия Ермолова укрепили у горцев обычай при приближении русских отправлять свои семьи и имущества в леса. Лет тридцать – сорок назад на Кавказе в устах солдат еще можно было слышать следующую старинную песню, относящуюся к ермоловской эпохе:

Уверяют, что это – дословный перевод чеченской песни, переложенной кем-то в русские стихи. Легко быть может, что впечатлительные чеченцы и создали ее именно в то время, когда грозою по их землям проходил Ермолов.

С построением крепости Внезапной направление передовой линии определилось точно. Для большего же прикрытия нижнего Терека Ермолов заложил на Кумыкской плоскости еще два небольших укрепления: на месте бывшего аула Исти-Су – Неотступный стан, обеспечивавший путь к Кизляру, и Герзельаул, у самого Аксая, стоявший на пути сообщения с Грозной. Впоследствии к ним прибавились еще Амир-Аджи-Юрт, прикрывавший паромную переправу через Терек, и Умахань-Юрт, обеспечивавший переправу через Сунжу на пути между Внезапной и Грозной.

Затем по Сунже, начиная от Грозной, также протянулся ряд небольших укреплений, связывавших ее с Владикавказом, а для сообщения всех их, как между собою, так с задними линиями и с Чечней, приступлено было к разработке широких лесных просек, по которым можно бы было войскам беспрепятственно подходить к аулам. В этом состояло действительное средство – держать чеченцев в постоянном страхе.

Так выросла крепкая Сунженская линия. Недоставало на ней только казачьих станиц, но довершить это дело уже выпало на долю князя Воронцова, когда, после двадцатилетних напрасных и кровавых усилий покорить Кавказ иным путем, пришлось возвратиться к победоносной ермоловской системе.

В числе даровитых людей, прибывших на Кавказ с Ермоловым, был начальник его штаба полковник Алексей Александрович Вельяминов – личность, впоследствии приобретшая громадное значение в истории Кавказской войны. Вельяминову обыкновенно и приписывают замечательную мысль о необходимости просек в Чечне с целью отнять у ее разбойничьего населения возможность делать набеги и безнаказанно скрываться в своих аулах за неприступными лесами от заслуженной кары. Ермолов оценил вполне значение этой мысли в общем плане умиротворения Кавказа, и рубка лесов заняла виднейшее место в ермоловской системе.

С перенесением линии на Сунжу Ермолов принял Кабардинскую равнину за центр Кавказской линии и отмежевал отсюда по Кубани правый, а по Тереку и его притокам левый фланг линии – разделение, сохранившееся почти до последних дней покорения Кавказа. Центром управления левого фланга служила Грозная, как по своему положению, так и по силе своих укреплений. Здесь помещались начальник левого фланга, полковник Греков, и чеченский пристав, есаул Чернов, на которых и лежал ближайший надзор за спокойствием между мирными чеченскими аулами.

Николай Васильевич Греков был человеком, обладавшим замечательной энергией и незаурядными военными способностями. Дворянин Слободско-Украинской губернии, он родился в стране, где все дышало волей порубежной жизни, и с малолетства сумел воспитать в себе лучшие стороны казачества, которые, как славный памятник прошлого, оставила по себе в том крае Запорожская Сечь. Приехав на Кавказ, он поступил на службу в 1805 году в Кабардинский полк вместе с пятью своими братьями, такими же героями, как сам, и рядом боевых отличий, сказанных им в то легендарно-героическое время, скоро успел добиться перевода в гвардию. Но, воспользовавшись гвардейскими преимуществами, Греков остался на Кавказе – и это послужило началом его быстрой военной карьеры. Спустя одиннадцать лет он был уже полковником и командовал на линии шестнадцатым егерским полком, пользовавшимся громкой славой еще со времен Лихачева. Это были «зеленые егеря» – когда-то страх и гроза прикубанских народов[89].