Большинство тех, кто сражался на превращенных в руины улицах Сплита, являлись хорватами, а не немцами. Вокруг Егера и Скорцени постепенно собралась небольшая толпа. Боевики еще не навели своего оружия на немецких офицеров, но могли сделать это в любой момент. Среди них оказался капитан Петрович, который явно с радостью расправился бы с немцами.

— Убивать ящеров нельзя, — пояснил Егер. — Они много знают. Лучше сохранить ему жизнь и заставить поделиться с нами своими секретами.

Хорват с винтовкой сплюнул на землю.

— А мне нет дела до того, что он знает. Мне хочется прикончить эту дрянь — и все тут!

— Если ты убьешь ящера, я убью тебя, — предупредил его Скорцени, причем так спокойно, словно сидел с хорватом за одним столиком в кафе. — Если ты попытаешься убить меня, я убью тебя. Полковник Егер совершенно прав, и тебе это прекрасно известно.

Хорват нахмурился, но винтовку сдвинул чуть в сторону. Егер знаком приказал ящеру подойти. Тот мгновенно бросился выполнять волю своего спасителя.

— Хорошо, — тихо поговорил Скорцени. затем, повернувшись к Петровичу, громко сказал: — Я хочу, чтобы ваши люди разыскали и собрали здесь всех оставшихся в живых ящеров. По моим сведениям, нам сдалось около двадцати штук. И еще столько же раненых. Как добыча, они представляют не меньшую ценность, чем сам город.

— Вы хотите, — холодно повторил Петрович. — Ну и что? Мы находимся в Независимом Государстве Хорватия, а не в Германии. Здесь отдаю приказы я, а не вы. Что вы станете делать, если я скажу «нет»?

— Застрелю вас, — ответил Скорцени. — А если вы думаете, что я не смогу уложить вас вместе с вашим дружком весельчаком… — он ткнул пальцем в хорвата, который собирался убить ящера — …прежде чем вы, ребятишки, меня достанете… Давайте, посмотрим, что у вас получится.

Петрович трусостью не отличался. В противном случае он никогда не бросился бы в самую гущу сражения, которое только что закончилось. Скорцени стоял совершенно спокойно, дожидаясь, что он станет делать. Егер изо всех сил старался сделать вид, что чувствует себя так же уверенно, как и эсэсовец. Равняться с ним в отваге он даже и не пытался.

После затянувшегося молчания Петрович прорычал приказ на своем родном языке. Кто-то из его людей запротестовал, Петрович принялся яростно его поносить. Егер не слишком хорошо знал местное наречие, но смысл сказанного был и так ясен.

Хорваты разошлись, а потом начали приводить пленных ящеров — сначала самцов, сдавшихся, когда сражение подошло к концу, а за ними на самодельных носилках принесли перевязанных раненых, которым пришлось покинуть поле боя. Их стоны боли неприятно напоминали человеческие.

— Я совсем не был уверен, что у тебя получится, — шепнул Егер Скорцени.

— Главное, чтобы разговор перешел на личности, — так же шепотом ответил Скорцени. — Эти ублюдки все воспринимают очень лично. Я просто сыграл с ними в их игру. И победил. — Он хитро улыбнулся. — Снова.

* * *

— Я знал, что обязательно попаду в Москву, — сказал Георг Шульц, — но не представлял, что именно так — я в нее отступаю.

— Не смешно.

Людмила Горбунова откусила кусок черного хлеба. Кто-то протянул ей стакан эрзац-чая. Она быстро его выпила. Ей тут же подали миску щей. Людмила мгновенно проглотила и суп. Пока она восстанавливала силы, техники осматривали ее самолет, заливали горючее, загружали бомбы и боеприпасы.

— А я и не говорил, что смешно, — заявил немец.

Было видно, что он смертельно устал, светлая кожа посерела, под глазами черные тени, волосы и борода растрепаны, грязь на лице и одежде — сейчас никто не мылся.

Людмила не сомневалась, что она выглядит не лучше. Она уже и не помнила, когда ей удавалось поспать хотя бы несколько часов подряд. Уже перед Калугой она была сильно измучена, а с тех пор…

В их задачу входило тянуть время. Когда немцы в 1941 году подошли к Москве, старики, дети и десятки тысяч женщин рыли окопы и строили противотанковые заграждения, чтобы остановить врага. В них снова возникла необходимость. Насколько их усилия помогут замедлить продвижение ящеров вперед, когда перед натиском врага не устояли и более серьезные преграды, никто не знал. Но советский народ будет защищать свою столицу до последнего вздоха.

— Готово, товарищ пилот, — крикнул один из техников.

Людмила поставила миску со щами — жидкой, водянистой бурдой, без мяса, почти без капусты — и встала. Она устало забралась в свой У-2.

— Надеюсь, вы вернетесь, — сказал Шульц. — Надеюсь, мы еще будем здесь, когда вы вернетесь.

Никифор Шолуденко проходил мимо как раз, когда немецкий танкист, превратившийся в техника, произнес эти слова.

— Наказание за пораженческие разговоры — смерть — прошипел он.

— А каково наказание за убийство единственного нормального техника, который имеется в распоряжении базы? — сердито спросил он. — Моя смерть причинит вашей стороне больше вреда, чем мои разговоры.

— Вполне возможно, — ответил Шолуденко. — Только ведь за это не предусмотрено никакого наказания. — Он опустил руку на кобуру.

Людмила знала, что они желают друг другу смерти.

— Может быть, кто-нибудь из вас крутанет винт? А воевать будете, когда победим ящеров.

«Если победим», — подумала она.

Произнеси она эти слова вслух, обвинил бы Шолуденко ее в пораженческих настроениях? Скорее всего, нет. Он не хотел видеть ее мертвой — только обнаженной.

Офицер НКВД и бывший сержант вермахта одновременно бросились к «кукурузнику». Шульц оказался первым. Когда он ухватился за лопасть винта, Шолуденко пришлось отскочить в сторону. Стоит попасть под раскрученный винт, и тебе грозит смерть, куда более страшная, чем от пули.

Винт завертелся, пятицилиндровый двигатель выплюнул вонючий дым. Людмила отпустила тормоза, У-2 помчался по неровной посадочной полосе (на самом деле, всего лишь расчищенному участку поля) и начал набирать скорость. А в следующее мгновение маленький биплан медленно поднялся в воздух.

Однако даже в полете У-2 не превратился из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Но «кукурузники» гораздо чаще возвращались с заданий, на которых погибали большие самолеты — так комар укусит тебя и легко избежит возмездия, тогда как слепня обязательно заметят и раздавят.

От Калуги почти ничего не осталось. Людмила летела над пригородом бывшего промышленного центра. Сначала часть города разрушили немцы — во время своего наступления на Москву в 1941 году, затем русские приложили свою руку, когда отбили его чуть позже. За последние несколько недель ящеры уничтожили остальное.

Сегодня фронт находился к северу от Калуги. Ящеры расчистили часть улиц, идущих с севера на юг, чтобы иметь возможность доставлять боеприпасы своим войскам. Грузовики, их собственного производства и захваченные у немцев и русских (часть из них американские), катили по дорогам так, словно никакого неприятеля поблизости не было.