Валтасар сидел в кресле, таком же богатом, как и царский трон. Сидел среди своих гостей, облаченный в мантию, еще более роскошную, чем их шитые золотом и жемчугом одежды. Воздух благоухал мирром, алоэ и нардом, но еще более тонкий аромат исходил от умащенного благовониями тела самого властелина. Золотые диадемы, украшенные лентами и драгоценными камнями, искрились на головах у гостей, но всего больше золота и драгоценных камней сверкало в тиаре Валтасара.

Он богоподобен в своем великолепии, мужественной силе и молодости, но голова его поникла, взор затуманился печалью.

Звенят браслеты танцовщиц, глаза искрятся весельем, тела плавно колышутся, словно пламя светильников.

Но Валтасар ничего не слышит и не видит, он поглощен своими мрачными думами.

Желая рассеять его печаль, к нему наклонился наместник Борсиппы и спросил:

— Государь, отчего ты не веселишься вместе с нами? Сердца твоих слуг ликуют, один ты печален, наш царь! Подними чело свое и взгляни, сколько вокруг прелестниц, жаждущих утешить тебя.

— О! — Царь устало махнул рукой.

— Взгляни только, повелитель, как прекрасны они; сколько неги в них, — присоединился к борсиппскому наместнику сановник по торговым делам. — Выбери десяток самых красивых, а остальных раздай гостям. Ты царь, ты победил Кира, ты волен выбирать.

Валтасар выпрямился, и уголки его рта презрительно опустились.

— Ни одну из них не желаю я видеть, все перебывали у меня, велите бросить их в Евфрат.

— Оставь девушек на утеху гостям, государь, — вступился за царских наложниц один из советников. — Мы празднуем победу, пусть же этот день будет достоин воспоминаний.

— Пускай берут, мне они не нужны. Я…

Он поднял кубок, запрокинул голову и осушил его До дна.

Верховный военачальник Набусардар успел заметить, как в опорожненный кубок скатились две Царские слезы, тяжелые, словно капли драгоценного елея.

И хотя он ненавидел царя за унижение, доставленное ему царем у триумфальной арки, Набусардару вдруг захотелось его ободрить.

Наклонившись к царю, Набусардар — он сидел по левую руку от Валтасара — участливо, как в былые времена, спросил:

— Что терзает твою душу, владыка Вавилона?

Царь взглянул на него, словно очнувшись от сна. Прежде чем ответить, он жестом приказал музыкантам умолкнуть, хористок услал из пиршественной залы, а танцовщицам, живым, летучим и радужным огонькам ападаны, велел возлечь на устланные шелками и розами золотые ложа средь колонн и услаждать любовью князей и вельмож.

И пиршество продолжалось, и никогда еще так не пировали в ападане, чтоб вино рекою лилось.

Затем он обратился к Набусардару:

— Ты спрашиваешь, что терзает мою душу? Неужели ты, великий князь, быстрый умом, не догадываешься, что сокрушает царя? Сотни дев искушают мое сердце, но оно тоскует по одной-единственной…

Он закрыл глаза и гримаса исказила его лицо.

Валтасар прибавил с видом мученика:

— Сердце мое тоскует по одной-единственной, чье лоно таит семя моего рода.

Вымолвив это, он помолчал и вдруг широко раскрыл глаза и почти крикнул:

— Прежде налейте мне пять ковшей вина, чтоб воздать почести ее имени, царскому имени Дария. Быть может, тогда демоны помогут мне раскрыть тайну, которая убивает в моей душе радость победы над Киром.

Вино — ковш за ковшом — перелилось, булькая, в царский кубок, и царь перелил эти пять ковшей в себя.

Захмелев, он воскликнул:

— А теперь я хочу послушать флейты и поглядеть бой на мечах под звуки флейт! Хочу слышать барабаны, бубенцы и тамбурины и видеть дев, которые пляшут под эту музыку! Хочу послушать священные лиры и поглядеть, как танцуют греческие юноши танец геранос у алтаря священной троицы — ясноликих Ану, Эа и Энлиля, золотые статуи которых стоят в глубине залы. Пусть веселится божественная троица, подлейте им масла и вина, подсыпьте благовоний в жертвенные чаши! Пусть дым фимиама вознесется к самому небу и возвестит священным хранителям Вавилонии, что сегодня в зале о тысяче колонн пирует царь Валтасар, победитель Кира.

Все было сделано так, как повелел Валтасар.

Вихрь музыки, танцев и булатного звона взметнулся под сводами ападаны. Безбрежное веселье разлилось, переполнив залу, — тысячи огней затрепетали в испуге, неистовый разгул сотрясал стены.

Царь взглянул на Набусардара:

— Ты спрашивал, что терзает мою душу. Теперь я отвечу — и тебе, и советникам моим, и военачальникам… Некий бог покарал лоно жен, которых я дарю своей любовью. Гневный суд услыхал я из уст его — быть мне в роду последним из последних, высохнут во мне корни и не произрастет боле из женского чрева лоза жизни. Я познал горечь проклятия. Но некий бог света отвел проклятие от лона скифки и обратил его в раковину, таившую в себе драгоценную жемчужину царского семени. Дария, дочь Сириуша, могла дать жизнь моему потомку, новому поколению халдейских правителей. Но вы пошли против меня и обрекли ее на погибель. Вы обвинили Дарию в измене и тем пробудили во мне гнев, чтобы я возненавидел ее и отправил на казнь. О, зачем вы сделали это? Зачем причинили боль своему владыке и властелину мира. который вырвал вас из когтей перса?

Справедливый судья Идин-Амуррум, стремясь уберечь многих от смерти и умерить страдания и гнев Валтасара, сказал с сочувствием:

— Во власти богов утешить твое опечаленное сердце, государь, и я уверен, что они утешат его. Нам же надлежит покаяться в своих прегрешениях, пусть каждый из нас горячо покается…

— Что мне ваше покаяние? — повысил голос Валтасар. — Что оно даст мне, это ваше покаяние?

Гордыня боролась в нем со слабостью, и он, едва не рыдая, повернулся к Набусардару:

— Ты, великий князь, скажи своему царю — я всегда верил твоим словам, — скажи без уверток: жива она или мертва?

— Она мертва, государь, — ответил тот.

— Мертва… — повторил Валтасар, сраженный словами своего военачальника. — Однако ты всегда отличался ясностью ума, посоветуй же, как вернуть Дарию. Она нужна мне живая.

— Это во власти святейшего Исме-Адада, — не без умысла кивнул Набусардар на верховного жреца, сидевшего справа от царя; чуть заметная усмешка тронула его крупный рот. — Ведь только Мардук властен возвращать жизнь мертвым; ты примирился с ним, и он не откажет тебе.

— Да, только Мардук, — сухо отозвался Исме-Адад, услышав насмешку в голосе Набусардара. — Да, это так, во власти Мардука, повелителя вселенной, возвращать жизнь смертным. Но если ты не хочешь потерять его расположения, оставь богу то, что ему принадлежит, — с притворным участием поклонился он к безутешному царю и продолжал елейным голосом: — Ты сам, досточтимый, приказал возложить дочь Сириуша на алтарь дарителя жизни, Мардук принял ее и осыпал щедротами, сделав своей рабой, прекраснейшей из всех, какие ему прислуживают.