А «политичность» легата Дидия Метелла стоила нам двухсот человек. Среди которых – мой принцепс Асклит, который стоил сотни таких, как этот осел Метелл. А «новые союзники», клянусь всеми богами Рима, следующей осенью опять заявятся грабить.

Я знаю обоих и ничуть в этом не сомневаюсь!

– Если так, то стоит ли вообще следовать «продуманной политике» нашего императора? – заметил Черепанов.

Максимин резко остановился.

– Слушай меня, кентурион! – прорычал он, нависая над Геннадием. – Мы будем следовать его политике! И я, и ты, и твой дружок Аптус, и все упрямые умники в моих легионах! Мы будем делать все, что прикажет нам император! Потому что он – император Рима! И пока он – император, будет только так, и не иначе! Тебе ясно, кентурион?

– Ясно! – почему-то ярость Максимина его совершенно не испугала. Зато одна из фраз командующего намертво отложилась в памяти кентуриона.

«Пока он – император, будет только так, и не иначе!» Пока Александр Антоний Север остается императором…

И в этот же миг Черепанов понял, даже не понял – осознал, что император Александр Север – не тот, кому удастся усидеть на троне Великого Рима. Слишком он мягок для своего жестокого времени. Так что «пока» – это вполне конкретное слово. А жаль. Этот умный и отнюдь не жестокий юноша, облаченный в императорский пурпур, Геннадию понравился. Но чутье говорило подполковнику: сейчас неподходящее время для мягких политиков и просвещенных монархов. Чтобы устоять, Риму нужен не политик, а полководец. Хитроумный, стремительный и жесткий. Такой, как Максимин.

Прошло три дня. Геннадий пребывал в ожидании. В Палатин его больше не приглашали, хотя Максимин, в чьем доме жил Черепанов, ездил туда ежедневно. Иногда вместе с сыном, Максимином-младшим, потрясающе красивым юношей, умным, образованным и тактичным. И этим приятно отличавшимся от бесцеремонного и вспыльчивого отца. Впрочем, Максимин-старший не получил того классического воспитания, какое сумел дать сыну.

Познакомился Черепанов и с женой командующего. Ее звали Паулиной, она была лет на двадцать моложе мужа и все еще весьма привлекательна.

И она была единственной, кто был способен возражать Фракийцу без риска оказаться со сломанной шеей.

Жить у Максимина было выгодно (бесплатно и к центру событий близко), но хлопотно и утомительно. В доме постоянно ели. И постоянно толклись какие-то попрошайки. И приходилось постоянно выслушивать хвастливые речи хозяина. И поддакивать, иначе хозяин обижался. И – никакого уединения. Не слишком большой (по римским меркам) дом был под завязку набит слугами: рабами, вольноотпущенниками, бедными родственниками, престарелыми ветеранами, с которыми Максимин когда-то служил… От всего этого столпотворения у Черепанова возникало чувство, будто он находится не в доме, а на каком-нибудь форуме. Вдобавок неподалеку от дома находился рынок, и всю ночь напролет под окнами черепановской спальни грохотали повозки и ругались погонщики.

Не выдержав, Геннадий велел Трогусу подыскать какое-нибудь тихое и приличное место. Подальше от рынков.

Тевд справился с задачей на удивление быстро. Снял Черепанову квартирку с отдельным входом на первом этаже небольшой инсулы[183]с полной обстановкой, в которую входили рабы: повар и слуга. К числу достоинств арендованного жилища относилось наличие водопровода и канализации – большая редкость для здешних многоэтажек. Правда, и цена оказалась такой, что Черепанов только вздохнул. Он-то считал себя богатым человеком… Впрочем, Трогус заверил кентуриона, что это еще дешево. Летом, когда начинается «дачный» сезон, цены на жилье в Риме немного меньше, но зимой они просто сумасшедшие. И вообще, просто пофартило, что чиновник, проживающий в этих апартаментах, срочно отправляется в Капую и пробудет там до конца января.

В общем, на следующий день Черепанов переехал и впервые за все время пребывания в Риме нормально выспался.

Истый «культурный» римлянин Трогус повел Черепанова в театр. Лучший в Риме театр Марцелла, расположенный рядышком со зданием Цирка Фламиния, куда, как заявил Тевд, они тоже обязательно сходят. Когда будут гонки.

Театр Марцелла не был самым большим. Самым большим был театр Помпея, вмещавший в два раза больше народу. Что, собственно, и было его главным недостатком. Вообще-то, как сообщил Трогус, им с кентурионом повезло. Театры в Риме «работают» только с апреля по ноябрь. Но поскольку сейчас праздники, а зима довольно теплая, актеры дают несколько представлений.

То, что римский театр существенно отличается не только от тех, к которым Черепанов привык, и даже от маленького провинциального театра в Августе, Геннадий начал догадываться прежде, чем они вышли из дома. Когда Трогус прихватил с собой две пары подушек, сообщив, что, мол, и летом на мраморе можно задницу отсидеть, а уж зимой и вовсе отморозить. Но Черепанову в голову не могло прийти, насколько велики эти отличия.

Несмотря на величественность самого здания, происходящее внутри больше всего напоминало спортивный матч. Фигурки актеров где-то внизу, на сцене, казались совсем крохотными. И это при том, что Тевд откупил им места не на самом верху, а на «средних ярусах». Но если, благодаря отличному зрению, Черепанову удавалось разглядеть даже детали ярких актерских масок, то услышать что-либо на таком расстоянии было совершенно невозможно. Нет, акустика в театре была превосходной. Если бы зрители хранили молчание… Но они его хранить не собирались. На трибунах царила вполне раскованная атмосфера. Нечто среднее между футбольным матчем и грандиозной пирушкой на свежем воздухе. Внизу, на подиуме, прыгали и кривлялись актеры, сменялись декорации, происходило какое-то действо, видимо, отлично известное всем (кроме Геннадия) присутствующим, поскольку те шумно его обсуждали. На первых порах Черепанов еще получал какую-то информацию от Тевда. Например, что актер в красном – это бедняк, а смуглые маски принадлежат мужским персонажам, в отличие от бледных женских. Но потом Тевд увлекся дискуссией с соседями, и ему стало не до кентуриона.

Наблюдать за происходящим на сцене было скучно, поэтому Черепанов развлекался, наблюдая за зрителями. За исключением тех, кто расположился в самом низу (сливки римского общества), публика оттягивалась безо всяких комплексов. Орали, свистели, шипели, в полный голос подпевали хору на сцене. Будучи недовольными, кидали вниз недоеденные продукты питания, причем большинство «снарядов» до сцены не долетало, а обрушивалось на головы нижесидящим. А те в свою очередь громко высказывали свое неодобрение. Впрочем, некоторым броски удавались. Один из зрителей, сидевший на пару рядов ниже Черепанова, сдернув с шеи шарф, изготовил «пращу» и с большой сноровкой запустил в не понравившегося актера каким-то фруктом. И попал. Соседи приветствовали меткий бросок одобрительным ревом.