Только не падай духом! Ведь эллинам нет никакого спасения. Они все равно станут твоими рабами.

Ксеркс вздохнул и уже более спокойно взглянул на Мардония. Мардоний тотчас уловил этот взгляд и продолжал смелее:

– Не делай, царь, персов посмешищем для эллинов, ты не можешь сказать, что мы где-либо оказались трусами. А если финикийцы, египтяне, киприоты и киликийцы проявили трусость, то в этом поражении персы неповинны. Но если ты действительно не желаешь оставаться, то возвращайся на родину с войсками. А мне оставь триста тысяч воинов, чтобы я мог завоевать Элладу и сделать ее твоей рабыней.

Ксеркс покосился на него. Не его, Ксеркса, рабыней хочет Мардоний сделать Элладу, а своей рабыней. Но сказать ли ему, что он, Ксеркс, хочет уйти?.. Нет. Пусть думает, что он остается. И все пусть думают так же.

– Я ничего тебе не отвечу сейчас, – сказал царь. – Сначала я созову Совет, а потом приму решение.

«И сделаешь так, как я захочу», – подумал Мардоний, выходя из шатра.

Вскоре Ксеркс приказал построить плотину, чтобы ввести сухопутное войско на Саламин. Подошли грузовые финикийские корабли и стали в ряд от берега до берега. Начались работы. Моряки связывали корабли друг с другом, устраивали плавучий мост. Слух о том, что Ксеркс снова собирается дать битву, пошел по войскам.

Мардоний с тайной усмешкой поглядывал на эти работы. Он знал, что никакой битвы не будет, царь отводит людям глаза…

Ксеркс приказал созвать Совет. Снова собрались цари, сатрапы и военачальники. Но все молчали. Никто из них не мог ничего посоветовать Ксерксу.

– Мардоний, а что говорит Артемизия?

– Артемизия не явилась на Совет, царь.

– Призови ее.

Артемизия вошла походкой воина и низко поклонилась царю, успев бросить полководцам победоносный взгляд.

Ксеркс приказал всем, кроме Артемизии, покинуть шатер. Полководцы, цари, военачальники недоуменно переглянулись и медленной толпой пошли к выходу.

– Пусть выйдут и копьеносцы!

Стража, стоявшая у входа, удалилась. В большом шатре стало очень тихо. Царица Артемизия стояла перед Ксерксом, склонив голову и опустив ресницы. Драгоценный акинак сверкал у нее на поясе, на груди, прикрывая кольчатый панцирь, переливались ожерелья. Украшенный золотом шлем она держала в руке, оставив открытыми светлые, посыпанные золотым порошком волосы.

– Садись, Артемизия, – ласково сказал Ксеркс, – мне нужен твой совет.

Артемизия села, подняв на царя прозрачные, косо поставленные глаза:

– Я готова служить тебе, о владыка!

Ксеркс несколько минут озабоченно молчал. Говорить ли о том, что в Персии неблагополучно, или не надо? Пожалуй, не надо. Все-таки – женщина, хоть и умная и храбрая, а все-таки женщина. Не умолчит. А зачем нужно, чтобы весь мир знал, что у него на Востоке мятеж?

– Вот что, Артемизия, – сказал он, – Мардоний советует мне остаться здесь и напасть на Пелопоннес. Он говорит, что персы и сухопутное войско вовсе не повинны в поражении и мечтают на деле доказать свою отвагу. Поэтому он хочет покорить Элладу…

У Артемизии дрогнула маленькая темная родинка у верхней губы и в глазах мелькнула усмешка. Она молчала.

– А мне советует возвратиться на родину. Ты дала мне перед битвой правильный совет: ты отговаривала меня вступать в бой. Так посоветуй же мне и теперь, что следует делать, чтобы добиться успеха.

– Царь! – ответила Артемизия. – Трудно советнику найти наилучший совет. Но в настоящем положении тебе следует, думаю я, вернуться домой. Мардоний же, если желает и вызвался на это дело, пусть остается с войском. Если Мардоний действительно покорит ту землю, которую обещает покорить, и выполнит свой замысел, то это, владыка, будет и твоим подвигом, потому что совершили его твои слуги.

Ксеркс улыбнулся: как раз такой совет он и хотел услышать. Да, царица Артемизия, без сомнения, умнейшая женщина!

– Твой совет прекрасен, – сказал он. – Но я еще подумаю, как мне поступить. А ты, царица Артемизия, нынче возьми к себе на корабль моих сыновей, которые сейчас находятся в войсках, и отвези их в Эфес.

Артемизия, заверив царя, что выполнит его приказание, удалилась. Покинув царский шатер, она с высоко поднятой головой прошла мимо военачальников.

– Если бы царь узнал, как ты, убегая, потопила союзный корабль… – не стерпев ее надменности, начал было сидонский царь.

Но Артемизия, не замедляя шага, прервала его:

– Найди человека с этого корабля, который бы стал моим обвинителем!

И, усмехнувшись, прошла мимо. Она знала, что такого человека найти было нельзя.

Совет, данный Артемизией, укрепил решение царя.

– Выбирай каких тебе угодно людей из моего войска, – сказал он Мардонию, – и, если сможешь, осуществи свои замыслы, а я тем временем возьму Саламин.

Ксеркс глядел куда-то в узор ковра, пряча в глазах лукавство. «Пусть думает, что я затеваю новую битву. И все пусть так думают. А я буду подвигаться к Геллеспонту. Он еще и не знает, что я уже отослал туда свои корабли».

Видя, как царь прячет глаза, Мардоний еле удержал язвительную усмешку.

«Хочет обмануть меня. Не будет он брать Саламин. Он уйдет в Азию. Он думает, что я не знаю, что корабли уже отосланы из Фалера!..»

Мардоний горячо, бархатным голосом поблагодарил царя за доверие и поклялся, что он это доверие оправдает, даже если бы это ему стоило жизни.

Царь испугался

На острове Саламин в лагере эллинов стояла напряженная тишина. Лагерь спал, не снимая оружия: персы могли напасть в любое время. Финикийские корабли перегородили Саламинский пролив. Ксеркс, раздраженный неудачей, может наброситься с новой яростью. Наученные опытом, персы уже не полезут в узкие проливы, они задумали другое – бросить сюда, на Саламин, сухопутное войско. Эллины умеют сражаться, но их мало… Их так мало по сравнению с армией персов!

Фемистокл проснулся перед рассветом. Сегодня ему приснился его маленький сын. Он требовал, чтобы отец достал яблоко, которое красным шариком висело на верхушке дерева.

«Я не могу достать яблоко, – говорил ему Фемистокл. – Не могу, видишь?»

«А ты протяни руку подальше и достанешь, – отвечал сын. – Я хочу это яблоко!»

Фемистокл тянулся, карабкался на дерево, ветки обламывались под его тяжестью…

«Так достал я это яблоко или не достал? – пытался он вспомнить. – Как же так? Надо было достать!»

Он вздохнул, закрыв глаза. Мучительно, неодолимо захотелось увидеть своих: и детей, и Архиппу. Как-то они там? Придется ли им встретиться в жизни?

В его ушах еще звенел голосок сына: «Достань мне это яблоко!» Он улыбнулся мальчику, будто видел его перед собой. Как-то, замученный его своенравием и в то же время гордясь упорством его характера, Фемистокл сказал: «Мой сын – самый могущественный человек в Афинах. Я властвую над Афинами,