школ, были письма ее товарищей по классу и письмо из сельской школы, в которой учился Сюхэй.

Вернувшись тогда из деревни, Кадзуко тотчас же побежала к Итиро расспросить его, как идут дела.

Он рассказал ей, что Митико и Ресаку все как следует разузнали и убедили весь класс, что нужно выступить в защиту дроздов. Когда Итиро узнал от Кадзуко о дедушке и разговоре с ним, он понял, что напрасно назвал ее флюгером.

Ребята из их класса написали тогда двадцать семь писем и в конце октября послали министру сельского хозяйства. Не прошло и двух месяцев, как проект был снят с обсуждения. Дрозды могут теперь жить спокойно под охраной закона. И все это благодаря усилиям всех людей, которые развернули широкое движение протеста. Кадзуко радовалась. Ведь она тоже помогла спасти птичек.

— Задавала, задавала! — закричал Дзюн. — Задавала, нос задрала!

— Вот я тебе! — Кадзуко хотела было наподдать брату, но тут дверь распахнулась: на пороге, счастливые и сияющие, стояли ее друзья Митико и Итиро. Услышав по радио передачу, они прибежали сообщить о радостном известии.

Анисиа Миранда

ПЕЧАЛЬ

Когда Карлос Вальдес пришел в наше общежитие, он сказал, что сам он из Мансанильо и что в семье у них пятеро детей.

Он часто рассказывал нам о том, что у них было несколько маленьких земельных участков, которые они обрабатывали всей семьей, а сейчас их земля и земли других крестьян объединены в земельный кооператив. Две его сестры учатся тоже в Гаване, один брат летчик, а дома остались отец, старший брат и мама.

— Я как-нибудь познакомлю вас с моей старухой, — говорил он нам, — во всем мире нет ее красивее и добрее. Она нам всегда говорит, что любит всех нас одинаково, но я знаю, что меня она любит больше всех, ведь я самый младший.

Нас вдруг стало беспокоить, что Карлос никогда не получает писем из дома. Его сестры не приходят навестить его, хотя живут тоже в Гаване, и он не навещает их.

Так что я сам спросил его:

— Слушай, Карлос, тебе твоя мама не пишет писем?

— Она очень занята, ведь ей некому помочь теперь в работе по дому.

— Почему же ты не напишешь им?

— Я не люблю писать письма, ты знаешь, я терпеть не могу рассказывать о том, что уже произошло.

— Ты можешь не рассказывать, если тебе это не нравится, но напиши просто, что у тебя все в порядке.

— Ладно, на днях напишу.

И Карлос написал своей маме письмо. Он теперь регулярно писал письма, как я, и мы вместе ходили на почту отправлять письма.

Я почти каждую неделю получал известия из дома, да не только я, почти все ребята, кроме Карлоса. А ведь он отослал уже пять писем, мы вместе опускали их в почтовый ящик. Я не хотел говорить с ним об этом. Раз он спокоен, зачем пугать его. Остальные ребята тоже забеспокоились, особенно после того, как почтальон принес назад одно из писем, посланных Карлосом. Почтальон объяснил нам, что по адресу, указанному на письме, нет никого с фамилией родителей нашего Карлоса.

Когда Карлос пришел, мы передали ему, что сказал почтальон, но это нисколько не обеспокоило его.

— Почтальон что-то перепутал. Нашу семью знают все вокруг, — сказал он нам очень спокойно.

Мы не знали, что и думать, нас удивляла беспечность Карлоса.

Но с этого дня Карлос, как и все мы, стал по утрам поджидать почтальона. Почтальон приходил, раздавал письма и выслушивал один и тот же вопрос:

— Есть что-нибудь Карлосу Вальдесу?

— Нет, сынок. Наверно, завтра будет.

Но писем Карлосу не было, вернее, были, но это были письма, которые он каждую неделю посылал и получал обратно.

Мы стали замечать, что он грустит. Нам стало стыдно: ведь нам казалось, что он не любит свою маму, не беспокоится о ней. Мы не знали, как утешить его. Когда в его присутствии приходил почтальон, кто-нибудь спрашивал его:

— Есть что-нибудь Карлосу Вальдесу?

И вот однажды самый разумный и спокойный из нас перед началом уроков сказал:

— Я считаю, Карлос, что будет лучше, если мы расскажем обо всем Сонии и попросим ее написать, может быть, даже от имени дирекции школы, чтобы нам сообщили, не случилось ли что с твоими родителями, с твоей семьей.

— Ты что, с ума сошел? — закричал Карлос, вскочив с места. — Ты представляешь, как испугается моя старуха, если получит письмо от дирекции?!

— Тогда попроси разрешения и езжай домой в конце недели, — предложил ему я.

— Вы прямо дураки какие-то! Моя мама всю жизнь билась, чтобы мы могли учиться… Да она умрет, если сейчас увидит меня. Ведь она подумает, что я бросил школу!

Мы замолчали, потому что в класс вошла Сония, наша учительница по истории, и начался урок.

Прошло две или три недели, и однажды вечером, когда Карлос в столовой готовил уроки, мы собрались в спальне и решили действовать, не говоря ни слова Карлосу. На следующий день, когда Сония пришла в класс, Хуан встал из-за парты и сказал:

— Товарищ Сония, мы хотим попросить вас об одном одолжении.

— В чем дело, вы хотите поехать куда-нибудь на экскурсию?

— Нет, мы бы хотели, чтобы вы или кто-нибудь из дирекции написали письмо семье Карлоса, потому что с тех пор, как он приехал сюда, он ни разу не получал писем из дома. А все письма, которые он посылает, возвращаются обратно.

Прежде чем Сония ответила, Карлос встал из-за парты с опущенной головой, вышел из класса и бросился бежать вверх по лестнице к спальне. Мне показалось, что он заплакал. Мы не знали, что делать, а от того, что мы услышали от Сонии, мы просто онемели.

— О каких письмах и о каких родных Карлоса вы говорите? Ведь у Карлоса никого нет, он круглый сирота…

Я не могу даже описать, что творилось в классе в течение этих последних минут. Потом мы все двадцать пять человек, что жили в общежитии, поднялись в спальню. Сония пошла вместе с нами.

Карлос лежал на кровати, глядя в потолок, по щекам его текли слезы. И тогда Хоакин, самый маленький в группе, сказал такое, от чего мы все чуть не расплакались.

— Карлос, хочешь, я буду твоим братом?

И Карлос ответил:

— Друг, как же я буду твоим братом, если ты беленький, как ибис[41], а я черный, как головешка?

Кое-кто из нас рассмеялся, а кто-то смахнул слезу.