Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лют российский мещанин, лют, страшен и смешон. Помните старый классический фильм по чеховской «Свадьбе» с Гариным, Марецкой, Мартинсоном, Раневской, Грибовым и Абдуловым? Вот она чеховская «пошлость пошлого человека». Но российская духовность, мировоззрение, культура насквозь пронизаны антимещанством. В этом их особенность и уникальность. В крушении культуры мещанин тоже сыграл свою немалую роль. XX век заканчивается тоской о будущем культуры как основы человеческой жизни. Все-таки – «В начале было слово».
IV. Единое пространство культуры
Мы часто путаем историю народа с историей правительств и государственных устройств, а это вовсе не одно и то же, и даже не параллельные линии. Политические условия очень важны – они климат. Может ударить такой мороз, что все вымерзнет, может стоять такая жара, что все сгорит. Но цветы растут под солнцем и земля их мать, а не партия и правительство. Мир живет в едином историческом и культурном пространстве, у развития культуры свои законы, она проходит через свои этапы.
Из дневника
Современный актер существует в символической труппе, где слева Иннокентий Смоктуновский, а справа Дастин Хоффман; с одной стороны Михаил Ульянов, а с другой – Спенсер Треси. Только просто сыграть роль мало – нужно участвовать в общем процессе. Как мало мы видим! Нужны просмотры, фестивали – нужна система ориентации, да вот не всяк входит в нее.
Как бы ни был прочен железный занавес, за которым мы прожили много десятилетий, российская культура развивалась в принципе по тому же сценарию, что и культура всего мира. Герои киноснов Голливуда – стройные красавцы, крепкие парни, веселые обаятельные простаки с белозубой улыбкой, честные, чистые и обязательно благородные стали кумирами миллионов. При этом на экране в советской России за железным занавесом царили собственно те же идеальные ребята: тот же крепкий парень, белозубый и ясноглазый Николай Крючков, стройные красавцы, один краше другого – Столяров, Переверзев, Абрикосов… А улыбка Петра Алейникова и его пробивное обаяние могут служить эталоном в мировом кино. Разница, конечно, была: американские ребята иногда могли надеть фрак – наши чаще ходили в телогрейках; фрак для наших ребят как правило, был одеждой отрицательного героя. В Голливуде лирические сцены разыгрывались на террасах среди мрамора богатых вилл, у нас – в любви признавались на балконах среди мрамора грандиозных дворцов культуры – даже антураж находился чуть ли не в рифмованном созвучии. Там блистательные танцоры били сногсшибательный степ, у нас – Петр Алейников танцевал «Здравствуй, милая моя, я тебя заждался» – и пусть танцором нашего Ваню Курского, как звали зрители Петра Алейникова, не назовешь, но пластика приблатненного паренька из тракторной бригады была столь узнаваемой и точной, что, право, не скажешь, что более ценно. Музыкальная стихия американского кино абсолютно рифмуется со стихией музыкальных фильмов А. Александрова и его героев – Л. Утесов в «Веселых ребятах» и Л. Орлова в «Цирке» и «Волге-Волге» – ветви одного дерева мирового кино. А Иван Пырьев создал советский мюзикл «Свинарка и пастух», где русская музыкальная стихия раскрылась столь органично, что и в голову не придет, что мюзикл чисто американский жанр.
По сути не так уж и важно, где фильмов было больше и где они были лучше, несомненно лишь одно – все мировое кино вышло из единой колыбели, и при всем разнообразии путей и уровне достижений великого итальянского, французского, американского или русского кинематографа – все прошли определенные этапы.
И когда я с удивлением увидел в роли героя-любовника Бурвиля с кривым носом и очень небольшими глазками, я даже не подозревал, что очень скоро (лет через пять) и у нас произойдет то же самое. После красавцев и абсолютных героев, после почти пятнадцатилетнего лидерства уникально обаятельного Алексея Баталова и взошедшей звезды И. Смоктуновского, вдруг, как грибы после дождичка, в ролях вторых и первых героев появились всякие Михаилы Кононовы, Инны Чуриковы, Роланы Быковы… Как и во всем мировом кино, произошла демократизация героя. У нас она была принята за дегероизацию и две мои роли попали «на полку», одна на 17 лет, другая на 21 год: «Проверка на дорогах» и «Комиссар».
Разница, конечно, была огромная. В данном случае я говорю об общих явлениях, об общей судьбе культуры и искусства. Культура – самый естественный путь друг к другу для людей всего мира.
Однажды мой родной брат, профессор и доктор наук, с убеждением высказал: «Нужны новые утопии!» Я тогда с грустью ответил: «Может, время утопий и пришло, да время утопистов кончилось», но оказался не прав. Я гражданин Гремландии, утопической страны культуры, искусства и просвещения. Она расположена в Санкт-Петербурге и ее территория занимает один квадратный метр. Главная фигура государства академик Д.С. Лихачев. У меня даже есть государственный пост, который я сам себе придумал, – министр несогласия: я не согласен со всем, что не так, а всего – много.
И я мечтаю, чтобы идея «Декларации прав культуры», выдвинутая великим россиянином и гремландцем Д.С. Лихачевым, была бы поддержана президентом России. Декларация прав человека возникла во времена расизма, может быть, потому расизм и отступил. Так что ничего, что у нас такой обвал в культуре, если наш президент подпишет эту декларацию, все постепенно наладится. Это было бы самое великое дело накануне XXI века. Без декларации прав культуры – права человека во многом ущербны. Человеку важно не только быть защищенным правово, не менее важно защитить его культуру – это главное.
1996
Фото с вкладок
Родители – Ольга (Элла) Матвеевна и Антон Михайлович Быковы
Ролан с мамой
С семи лет Ролан Быков занимался в театральной студии Московского городского дома пионеров в переулке Стопани
Первая главная роль. Кот в сапогах
В студийном спектакле «Двадцать лет спустя» (пьеса М. Светлова) Быков был и режиссером, и актером. Потом такое будет происходить не раз
1947 год. Школа закончена