Оказывается, пока все глазели на подступающую стену радужного савана, консул Юдка наблюдал совсем за другим.

Сале Кеваль посмотрела туда, куда указывал консул, – и у женщины зарябило в глазах. Светопреставление, да и только! Хоть на небе, хоть на земле.

Вокруг обнесенного свежим неглубоким рвом, валом и кольцом повозок лагеря с княжеским шатром в центре – вокруг этого последнего оплота власти и порядка бурлила толпа.

Беженцы.

Все, кто успел до поры до времени унести ноги от надвигающейся смерти, – и теперь с ужасом следили за ее неумолимым приближением.

Горожане, спешно покинувшие смертельно опасные ныне дома, крестьяне из окрестных (а отчасти – и дальних) деревень, воинственные лесные жители: зеленоглазые крунги в своих немыслимых хламидах из моха, щекастые коротышки-хронги и совсем уж редкие долговязые кранги-затворники, более всего напоминавшие обтянутые кожей скелеты в набедренных повязках. Ну и, разумеется, самое разнообразное зверье. Железных ежей вокруг сновало множество, однако попадались удивительные твари (о некоторых Сале лишь слышала, да видела рисунки в старинных фолиантах). На верхушке одиноко стоящего дерева примостился даже маленький зеленый дракончик – совсем еще детеныш.

Звери вели себя на удивление мирно, включая и тех, которым в одиночку в лесу лучше не попадаться. Да и люди не обращали на горемычную живность внимания – не до того было людям.

Человеческий водоворот бурлил, вскипал то тут, то там пенными бурунами. Вон, неподалеку от кольца повозок, огораживавших лагерь, над толпой воздвигся один, в лиловом кафтане нараспашку, видимо, поднятый на руках своими товарищами. Над гудящим людским морем вознесся отчаянный, срывающийся голос, ударился о радужный купол над головами, рухнул вниз, кругами расходясь во все стороны, – и люди на миг притихли, вслушиваясь.

Даже до замка кое-что долетело. Разобрать можно было далеко не все – лишь отдельные обрывки:

– …на ком вина, я спрашиваю?! кто?! …шакаленка пригрел… Мазапуре тому пожаловал… маги за-Рубежные!.. Шакал-отец!.. Шакал-сын! …погибель наслали… в ножки, в ножки поклониться!..

– На нас всех собак вешают, – хмуро буркнул сотник, явно озабоченный сверх меры. – Теперь сунься туда – в куски порвут…

– Как бы на замок не грянули! Не отбиться ведь, – влез есаул со своей заботой.

– Типун тебе на язык! Обождем, поглядим. По всему видать – недолго уж осталось.

– …головой! Головой кланяться надо! На блюде золотом! – долетело снаружи.

«Небось прослышали о княжеском условии. Насчет головы веселого Стася, – зябко передернула плечами Сале: ей вдруг стало холодно. – Всем ведь известно, что князь Сагор – чародей, каких мало! Вот и хотят задобрить его, вымолить спасение. На силу его колдовскую надеются. Где им понять: если бы мастер хоть что-нибудь мог, уже б давно из кожи вон выпрыгнул, лишь бы погибель отвратить. Прав сотник – самое время договоры подписывать…»

* * *

Ты хотела увидеть смерть мастера, Куколка?

У тебя есть шанс! Хороший такой шанс, большой, радужный! Правда, пойдете вы в никуда, обнявшись! Но велика ли беда?! Цена этим твоим годам после казни Клика – грош ломаный! Не тогда ли ты поняла, сердцем выжженным почуяла: родной Сосуд обречен? И очень скоро смогла убедиться, что отнюдь не твое собственное горе раскрасило все вокруг в траурные цвета. В библиотеке мастера были книги. В том числе – и очень старые книги.

Ты любишь читать, Куколка?

Это началось больше сотни лет назад. В книгах той поры ты находила чертежи и рисунки дивных сооружений, рецепты загадочных снадобий; там были трактаты великих философов и математиков, таблицы астрономов и пьесы драматургов, способные потрясать умы и сердца… Где они теперь? Кому, для чего нужны накопленные знания, пылящиеся в сумраке замковых библиотек? Неужели лишь для того, чтобы воспитанный на старых книгах Рио изъяснялся старомодно-высокопарным штилем?! Чему было положено начало в прошлом веке? Отчего в твоем Сосуде стало трудно дышать? отчего настал упадок, пришло запустение?! откуда в лесах объявились дотоле неведомые уроды, а из всех искусств и умений лишь волшба расцветала махровым цветом?

Из каких геенн нахлынула убийственная духота, взявшая вас за глотку?

Или сами виноваты? косные, ленивые, злые? – но главное: безразличные… куколки.

«Нет заступника, и некому отменить приговор», – всплыло вдруг в голове. Чья это фраза? Где она ее слышала? Не важно. Неужели действительно – все?!

Зачем ты ожила, Куколка? Чтобы снова – умереть?!

На этот раз – навсегда?!

* * *

– …все одно терять уж нечего! – порхнуло от лагеря.

Сале опомнилась. Глянула в сторону людского сонмища – и как раз успела увидеть: лиловый камзол проглатывает свой вопль, в грудь «гласа народа» ударяет арбалетный болт, пущенный от шатра со штандартом; горлопан опрокидывается на спину, исчезает в море тел…

На мгновение толпа застыла. Смолкла потрясенно – чтобы взорваться яростным ревом, хлынуть к насыпи.

– Смерть погубителю! – донеслось оттуда тысячеголосым раскатом.

Сале невольно протерла глаза. Что за чудеса?! Вместо того чтобы растоптать проклятых колдунов из-за Рубежа, народ взбунтовался против собственного князя?!

Маячившие на валу стрелки разрядили в толпу свои луки и арбалеты, но перезарядить оружие для повторного выстрела мало кто успел. Те, кто поумнее (или потрусливее), бросились со всех ног бежать к княжескому шатру, а остальных толпа просто смела, вместе с горсткой легких копейщиков, пытавшихся заступить ей путь. Впрочем, и среди озверевших бунтовщиков местами отблескивали доспехи латников Серебряного Венца.

Быстро, однако, переметнулись!

– Туго кнежу придется. Глядишь, и угоду подписывать не с кем будет!..

– Так выйдем, пане сотник? пособим? В спину смутьянам ударим?

– Сиди уж, пан Ондрий! Нам туда лезть – что поперед батька в пекло! Только погинем зря. Лучше во-о-он куды поглянь: сдается мне, кнеж и сам управится…

Вокруг шатра со штандартом наблюдалось движение, стальной стеной сверкали щиты и латы, командиры спешили выровнять строй, успеть… успели!

И когда ревущая толпа докатилась наконец до ставки князя – навстречу ей ощетинилось длинными копьями закованное в сталь каре: Оплот Венца, личная княжеская гвардия. Ростовые щиты плотно сомкнуты, за ними блестят начищенные до блеска панцири, внутри каре уже поднимают на запасных щитах стрелков, кто уцелел, а в центре гордо развевается державный стяг: радуга на лазурном поле.

«Символ конца света», – впору было рассмеяться, да не сложилось.

Толпа нахлынула пенным прибоем, напоролась на частокол отточенной стали, но задние продолжали давить, нанизывая передних на копья. Человеческий прибой с лязгом и скрежетом зубовным ударился о стену щитов, засверкали мечи, до замка долетел многоголосый вой-стон – и море бунта откатилось прочь, оставив перед строем обильную кровавую жатву.