смерть каждого члена царской семьи. Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский радостный крик:

— Слава Богу! Меня Бог спас!

Шатаясь, подымается уцелевшая горничная — она прикрылась подушками, в пуху которых увязли пули. У латышей уже расстреляны все патроны, тогда двое с винтовками подходят к ней через лежащие тела и штыками прикалывают горничную. От ее предсмертного крика очнулся и часто застонал легко раненный Алексей — он лежит на стуле. К нему подходит Юровский и выпускает три последние пули из своего «маузера». Парень затих и медленно сползает на пол к ногам отца. Мы с Ермаковым щупаем пульс у Николая — он весь изрешечен пулями, мертв. Осматриваем остальных и достреливаем из «кольта» и ермаковского нагана еще живых Татьяну и Анастасию. Теперь все бездыханны.

К Юровскому подходит начальник охраны Павел Спиридонович Медведев и докладывает, что выстрелы были слышны во дворе дома. Он привел красноармейцев внутренней охраны для переноски трупов и одеяла, на которых можно носить до автомашины. Яков Михайлович поручает мне проследить за переносом трупов и погрузкой в автомобиль. Первого на одеяло укладываем лежащего в луже крови Николая II. Красноармейцы выносят останки императора во двор. Я иду за ними. В проходной комнате вижу Павла Медведева — он смертельно бледен и его рвет, спрашиваю, не ранен ли он, но Павел молчит и машет рукой.

Около грузовика встречаю Филиппа Голощекина.

— Ты где был? — спрашиваю его.

— Гулял по площади. Слушал выстрелы. Было слышно. — Нагнулся над царем.

— Конец, говоришь, династии Романовых?! Да…

Красноармеец принес на штыке комнатную собачонку Анастасии — когда мы шли мимо двери (на лестницу во второй этаж) из-за створок раздался протяжный жалобный вой — последний салют императору Всероссийскому. Труп песика бросили рядом с царским.

— Собакам — собачья смерть! — презрительно сказал Голощекин.

Я попросил Филиппа и шофера постоять у машины, пока будут носить трупы. Кто-то приволок рулон солдатского сукна, одним концом расстелили его на опилки в кузове грузовика — на сукно стали укладывать расстрелянных»{1181}.

Невооруженным глазом видно, что эти так называемые «воспоминания» насквозь лживы и фактически списаны со всех известных Кудрину свидетельств с добавлением примитивной отсебятины. Разве можно серьезно относиться к таким утверждениям Кудрина, что решение, каким способом убивать Царскую Семью, обсуждалось в ночь убийства, за несколько часов до преступления? Так не поступают даже воры, готовящие более-менее серьезную кражу Мы уж не говорим о том, что все это вступает в полное противоречие со всеми приведенными выше свидетельствами. В ходе своих «воспоминаний» Кудрин, как и Ермаков, постоянно выпячивает свою персону. Это проявляется даже в мелочах, не относящихся к убийству. Так, Кудрин лжет, что будто бы выступление анархистов было подавлено им и Родзинским, хотя хорошо известно, что мятеж подавлял Хохряков. Кроме того, Кудрин приписывает себе и первую пулю, выпущенную в Царя, и в целом ведущую, руководящую роль. Можно ли себе представить, чтобы Кудрин распоряжался или даже просил Голощекина «присмотреть за трупами» в момент их погрузки? Вопреки здравому смыслу Кудрин приписывает латышам наличие винтовок, из которых те еще и стреляют в замкнутом пространстве! Лихорадочно компилируя свои «воспоминания» из разных свидетельств, Кудрин использует и показания Павла Медведева, и «Записку» Юровского, и, по всей видимости, «Исповедь Белобородова» (это видно по описанию тусклой лампочки в комнате убийства — сведений, приводимых только у Белобородова), и, конечно, свидетельства других фальсификаторов, таких как Родзинский и Никулин. При этом Кудрин в частностях расходится с другими текстами. Так, он указывает, что трое латышей отказались принимать участие в убийстве (у Юровского отказались «стрелять в девиц» двое латышей), вместо простыней, из которых были сделаны носилки для выноса трупов (что утверждает в своих показаниях Павел Медведев), появляются одеяла, пули отскакивают от несуществовавших в той комнате «каменных столбов» (у Юровского «каменная стенка») и т. д.

«Воспоминания Кудрина» расходятся с другими свидетельствами и в описании подушки, которую якобы держала Демидова. Если ранее речь шла о «маленькой подушке», то у Кудрина она превращается в две большие подушки.

Но у Кудрина имеется ряд весьма интересных подробностей, которые свидетельствуют о том, что убийство сопровождалось глумлением над жертвами. Нам неизвестно, откуда знал об этих подробностях Кудрин. Вполне возможно, что он и наблюдал их сам. Речь идет об убийстве собаки, труп которой был брошен рядом с Царскими трупами со словами Голо-щекина: «Конец, говоришь, династии Романовых!» Как мы увидим, Кудрин не единственный, кто упоминает об этом.

Если обобщить «воспоминания» Кудрина, то картина получается следующей: в убийстве участвовало семь латышей, Юровский, Кудрин, Ермаков и Никулин; перед убийством Юровский своими словами объявил Царю о грядущем расстреле; стульев, по Никулину, было три (на них сидели Государь, Государыня и Цесаревич); в Государя первым выстрелил и убил его он сам, Кудрин, а не Юровский; после первых залпов не были сразу убиты: Демидова, Цесаревич Алексей, Великие Княжны Татьяна и Анастасия; тела положили на одеяла и, вынеся их из дома, погрузили в грузовик.

Свидетельства Г. П. Никулина. Свидетельства Никулина продолжают серию фальсификаций, организованных ЦК партии в 60-е годы XX века. Фактически Никулин, повторяя в основном версию Кудрина, вступает в противоречия и с Юровским, и с