Но, похоже, оно сработало.

Как будто туча заслонила утреннее солнце, как будто вечер украл день и рано опустился на степь. Свет вокруг них померк, ветер перестал дуть ей в лицо. Даже звук, который он издавал в высокой траве, стих.

У нее на пути возникла знакомая фигура.

– Узри, демон! – вопил Полтар надтреснутым голосом на высоком кирском, который по-прежнему был ему известен. – Небожители сопровождают меня! Сама Келгрис явилась на мою защиту, и другая помощь мне без надобности. Ибо я приказываю ей!

На Арчет взглянули янтарные глаза, губы изогнулись в двусмысленной улыбке, которая напоминала приглашение. Мелькнули острые белые зубы. Легкая теплая боль пронзила промежность полукровки, когда та вспомнила о ночи в переулке и ничего не смогла с собой поделать. Она поморщилась, скрывая желание.

– Миленькая у тебя работа.

Небожительница скосила глаза и слегка пожала плечами.

– Что ты собираешься делать?

– Она вырвет из тебя жизнь прежде, чем ты успеешь ко мне прикоснуться, – завопил шаман за спиной Келгрис. – Такова моя воля. Даже если я паду, она свершит ме…

Он прервался, будто подавившись.

Потрясенно вытаращил глаза.

Одна его рука поползла к горлу – и ножу, который торчал над ключицами, уйдя по самую рукоять. Затем эта рука отпрянула, словно испугавшись того, к чему прикоснулась. Шаман недоверчиво уставился на свои окровавленные пальцы. Его губы беззвучно шевельнулись.

А потом Арчет увидела собственную руку – пустую, вытянутую, тонкий и смертоносный Проблеск Ленты покинул ее в один миг, покорившись импульсу, который полукровка едва могла осознать как свой собственный.

Полтар булькнул и упал.

Келгрис деликатно откашлялась.

– Кажется, он пытался произнести слово «месть». Высокий кирский – твой родной язык, не мой. Как ты считаешь?

– Вполне возможно. – Арчет заставила себя снова посмотреть в глаза Небожительнице. – Но трудно сказать наверняка.

– Ну да, разумеется. – Провокационная улыбка скользнула по губам богини и притаилась в уголке рта. – Тогда оставим это, ладно? У меня есть другая работа – и, не сомневаюсь, у тебя тоже.

Снова подул ветер. Свет опять полился с небес. Арчет уставилась в пустоту, где только что была Келгрис. Полукровка все еще пыталась понять, что именно произошло.

Через некоторое время она забросила эти попытки.

И отправилась за своей сталью.

Они стоят перед ним как внезапно оживший храмовый фриз. Темный Двор во всем блеске славы. Хойран Темный с торчащими изо рта бивнями скалит в ухмылке клыки. Госпожа Фирфирдар облачена в оранжево-красный плащ с высоким воротом из неустанно танцующих языков пламени. Квелгриш одной рукой прижимает к ране на голове пропитанное кровью полотенце, а на другом плече висит плащ из волчьей шкуры, уцепившись зубами верхней челюсти. Тень от сдвинутой набекрень шляпы с широкими и мягкими полями закрывает лицо Даковаша, его фигуру прячет залатанный кожаный плащ с высоким воротником. Астинхан держит в одной руке топор, в другой – кружку с шапкой пены. Моракин обвит змеями, каждая толщиной с его предплечье. Изможденное, похожее на череп лицо Харджеллиса виднеется под капюшоном…

Они все ему улыбаются. Он готов поклясться, что видел, как Даковаш подмигнул.

– Ты хорошо потрудился, Рингил. – Странно, но не Хойран выступает вперед, чтобы заговорить от имени Двора, которым он, предположительно, правит. Вместо него это делает Фирфирдар, протянув к Рингилу руку, обвитую маленькими змейками огненных браслетов. – Даже один смертный из миллиона не смог бы зайти так далеко.

– Да, – рычит он. – Спасибо за помощь.

Богиня отвечает ослепительной улыбкой.

– Мы знали, что она тебе не понадобится. И взгляни на себя – судьба свершилась, темный владыка явился. У тебя даже есть корона. Ты одолел двенд и гуляешь по Серым Краям, как тебе заблагорассудится, и теперь Когти Солнца в твоей власти. Кириатская сталь проникла в тебя, а ты пропитался ею, и этот союз служит твоей воле. Мстительные мертвецы подчиняются твоему слову – впрочем, ты еще не слишком искусен в том, как их использовать; может, в этом мы тебе и пригодимся. Но я отвлеклась. В твоих жилах смешалась кровь ихельтетских аристократов и болотных обитателей, твоя родословная тянется до самой Сокровенной Крови времен Великой Войны и Смерти Луны. Ты стержень, на котором все вращается, Рингил. Тебе остается лишь шагнуть назад в мир, свергнуть Императора Всех Земель и занять свое законное место на Блистающем троне.

– О нет, и вы туда же. – Он закатывает глаза в неподдельной усталости. – Какого… Ради Хойрана, зачем мне Блистающий трон? Что мне делать с этой хреновиной?

Фирфирдар пожимает плечами.

– Все, что пожелаешь. Допустим, ты мог бы отправиться в поход на Трелейн, заставить отца жрать грязь из-под твоих ступней. Отменить работорговлю. Сокрушить Цитадель. Нам наплевать – главное, чтобы бразды правления Империей были в руках человека.

– Я тебе однажды уже говорил – я не ваша гребаная марионетка.

– Разумеется, нет, – успокаивающе говорит она. – Эта победа – твоя собственная. Поступай с ней, как захочешь. Мы лишь предупреждаем, чего это может стоить.

– Вы слишком добры ко мне. – Он поворачивается лицом к Когтям Солнца. – Свод… Я хочу поговорить с Источником. Это возможно?

– Если существо соблаговолит ответить – да. Однако последние несколько тысяч лет оно было необщительно.

– Интересно, почему? Ладно. Давай, открывай.

Вокруг необъяснимым образом снова разворачивается нечто: вздымающиеся вверх, колышущиеся щупальца как будто обретают плотность и проступают перед ним в более материальном виде. Крошечная призма света появляется в восьми дюймах от его глаз, и внутри нее извивается что-то плотно сжатое.

Рингил всматривается в свет, но зрение его подводит, не позволяя увидеть содержимое целиком. Он лишь понимает, что оно изломано, причем под такими углами, которые грозят разорвать его разум. Моргнув, он отводит взгляд. Прочищает горло.

– Я, э-э… Кажется, меня послали освободить тебя.

Что-то оживает в холодном воздухе.

– Да… похоже на то…

И если требовалось какое-нибудь подтверждение, то вот оно: этот голос в своей основе похож на хриплый шепот Существа-на-Перекрестке. Но в нем слышится нечто еще: сбивчивая боль, от которой на глазах у Гила выступают слезы, и усталость, вторящая голосу Свода Правил и Связующей Силы, как будто за минувшую громадную протяженность времени две сущности, узник и тюремщик, неким странным образом поменялись местами и слились по краям.