— Великолепно, Гэри! — жестко сказал Ольстер. — Назначаю вас послом! За дело!

Он повернулся на пятке и поспешно выбежал из рубки. Через минуту голос его загремел из динамиков центрального радиоузла:

— Вызываю ракетного офицера! Немедленно доложить по личному видеофону! Порядок аварийный!

Ольстер отключился, но Джек этого не заметил. Он соединился с отделом радиокоммуникации, приказал дать полную мощность на передающий луч и расширить его угол. Он отдавал распоряжения одно за другим, а в перерывах молниеносно объяснял Элен, в чем тут дело.

Она с лету поняла его идею. Центавриец в биолаборатории был, разумеется, связан, и в узких щелках, бывших его органами зрения, не удалось прочесть ни искры эмоций. Однако Элен, зная запас слов на карточках диктографа, заговорила в микрофон устройства. Вместо произносимых ею слов из динамика поплыли уханья. Центавриец вздрогнул, потом отозвался, и динамик произнес деревянным голосом:

— Я… говорить… корабль… планета. Да.

Как только из кабины связистов пришло подтверждение готовности ко входу на антенну, скрипучие звуки его наречия заполнили биолабораторию, уходя в эфир на расширенном луче главного передатчика.

В десяти тысячах километров впереди висел в космической пустоте разведывательный корабль центаврийцев. «Адастра» преодолела пространство, направляясь к окруженной кольцами звезде, являвшейся целью самой смелой экспедиции человечества. С расстояния в десять тысяч километров «Адастра» выглядела бы просто точкой, но телескопы центаврийцев могли выделить любую деталь ее поверхности. С тысячи километров она походила бы на игрушку, сплетенную сложной сетью усиливающих элементов.

Однако лишь с расстояния в несколько километров можно было вполне оценить ее размеры. Ее тысяча пятьсот метров диаметра подавляли размерами даже самый крупный из далеких невидимых силуэтов, висящих в пустоте и составляющих вражеский флот, направлявший на «Адастру» смертоносное излучение.

С расстояния в несколько километров можно было также заметить результаты этого облучения. Корпус «Адастры» был сделан из стального сплава; он был твердым и с высоким коэффициентом гистерезиса. Переменные токи, индуцированные с этого сплава излучением центаврийцев, разогрели бы даже корпус из меди, стальное же покрытие нагревалось все сильнее. Оно изменило цвет и на участке длиной сто метров светилось красным.

Дюза двигателя в этом районе перестала вдруг извергать пурпурное мерцающее пламя. Двигатель был погашен, а остальные слегка увеличили тягу, чтобы компенсировать уменьшение мощности.

Темно-красный цвет стали посветлел, стал карминовым, потом корпус разогрелся до желтоватого оттенка, стал канареечным и начал голубеть.

Над внешним панцирем корабля клубился пар, поднимавшийся от плавящейся поверхности и как бы притягивавшийся далеким солнцем. Пар сгустился, превратившись в настоящее металлическое облако.

Наконец из центра освещенного полушария «Адастры» словно забил фонтан. Наружный панцирь проплавился насквозь, и воздух из корабля улетучился в пустоту, захватив огромное количество жидкого, парящего металла. Быстро рассеиваясь в пространстве, возникла прозрачная, слегка светящаяся оболочка, похожая на хвост кометы.

Изображения на мониторах внутри «Адастры» посерели, звезды прямо по курсу поблекли. Земной корабль потерял часть своей атмосферы, которая устремилась вперед, создавая завихрения.

Вскоре газы настолько разредились, что стали незаметными, оставаясь, однако, значительно плотнее абсолютного вакуума космического пространства.

По краям огромной дыры в корпусе корабля металл кипел и испарялся, а внутренние переборки начали приобретать зловещий красно-бурый цвет, который быстро переходил в кармин и начинал слегка желтеть.

В главной рубке Ольстер наблюдал за всем этим до момента, когда камеры, показывающие внутренность сектора Ж90, расплавились. Очень спокойно он произнес в стоявший перед ним микрофон:

— У нас меньше времени, чем я думал. Придется поспешить. Уверенности, правда, нет, но помните, что эти дьяволы наверняка продырявят нас со всех сторон и убедятся, что на борту не осталось никого живого. Вы должны что-то придумать, и быстро.

Ему ответил полуистерический голос:

— Но, господин капитан, если я включу акустические вибраторы в ракетах, мы превратимся в плазму! Мгновенно! Дезинтеграция топлива перекинется на дюзы, и весь корабль просто взорвется!

— Глупец! — рявкнул Ольстер. — Следующий корабль с Земли уже в пути и ничего не подозревает! Они, как и мы, безоружны! Эти дьяволы могут по нашему курсу определить, откуда мы прибыли! Да, мы должны умереть! Наша смерть будет нелегкой, но мы должны убедиться, что они не отправят космического флота против Земли! Мы не можем дать себя уничтожить так просто! Наша смерть не должна быть бесполезной. Умирая, мы должны защитить человечество!

Лицо Ольстера, кричавшего в видеофон, не походило на лицо мученика или человека, готового пожертвовать собой. Это было лицо человека, запугивающего своего подчиненного и грубо вынуждающего того повиноваться.

Пока корабль находился под воздействием луча, который поглощался металлическим корпусом и превращался в тепло, Ольстер устраивал разносы то одному, то другому отделу. Не выдержала очередная переборка, и из гигантского корабля ударил очередной фонтан испарившегося металла и горячих газов. В миллионах километров от них покоилось в полной неподвижности кольцо яйцевидных кораблей; они не подавали никаких признаков жизни и выглядели как спящие чудовища. Однако именно из них тянулись безжалостные лучи, сходившиеся в одной точке на корпусе «Адастры». Огромная дыра извергала пенящийся металл и клубящиеся газы; время от времени вылетали узнаваемые предметы, которые тут же взрывались.

В бесчисленных помещениях могучего корабля люди реагировали на приближающуюся гибель столькими разными способами, сколько различий между людьми. Некоторые причитали, несколько членов экипажа производили впечатление сошедших с ума и превратившихся в маниакальных убийц.

Другие вламывались в склады и методично, хотя и несколько торопливо, упивались до бессознательного состояния. Одни женщины прижимали к себе детей, громко рыдая над ними, другие просто спятили.

Однако в нескольких секциях яростный голос Ольстера поддерживал хотя бы видимость дисциплины. В мастерской машинного отделения люди работали с безумной поспешностью, ругаясь и делая ошибки, сводившие их работу на нет. Худощавый офицер службы регенерации воздуха мерил большими шагами район своих владений, сжимая в руке огромный французский ключ, и на каждое проявление паники реагировал гневными ударами. Тяжело сопя, начальник ракет неожиданно выказал буквально гениальную способность извергать практически непрерывный поток ругательств, поэтому бледно-пурпурные языки пламени вырывались из дюз в космическое пространство без всяких помех и задержек.

Однако сцена, разыгравшаяся в биолаборатории, проходила в тишине и полной сосредоточенности. Связанный центавриец наполнял помещение своими странными словами. Диктограф тихо шелестел, бесстрастно анализируя каждый звук и ища карточки словаря, содержащие английские эквиваленты уханий пленника. Время от времени одна из карточек подходила, и тогда машина переводила отдельное слово с центаврийского языка.