— Погоди, Степа. Поживи с мое, так узнаешь: бабы не только за деньги что-то путное делают, а еще из любви на все идут. Полюбовник попросит — она и без денег все вызнает и донесет. Авдотьица твоя — девка молодая, пригожая, вольная, коли по торгу одна шастает, не может быть, чтобы никого у нее не было.

— Да Гаврила Михайлович! Ты бы на нее поглядел! Косая сажень в плечах, а ростом — с оглоблю, вот те крест!

Стенька несколько перегнул палку — девка до оглобли все же не дотягивала, но смысл вопля был правильный — кому такая зазноба нужна?

— Так тем более, Степа. Хочет молодцу угодить — не телом, так делом.

Стенька призадумался. Он видел Авдотьицу с Данилой. Но в ее любовь к этому блядину сыну что-то не верилось. Однако же конюхи занимаются этим делом сообща… И из всех четверых больше всего в избранники девичьей душе годится Богдан Желвак: он и ростом прочих повыше, и кудри удивительной желтизны, и короткая, словно топором подрубленная борода — с золотыми колечками.

Одно то, что, коли разумно действовать, удастся проучить Богдашку за позор, так вдохновило Стеньку, что об ином он и помыслить уже не мог.

— Гаврила Михайлович, я на торгу того сидельца найду, который ее знает, все о ней выспрошу! Гаврила Михайлович, вот она, ниточка!

Подьячий чуть не зарычал…

Стенька отыскал сидельца, коротко его расспросил и примчался в Приказ, когда трудовой день был в разгаре. И даже более того — это был последний трудовой день перед Масленицей, многое следовало привести в порядок, разложить, дописать, вернуть взятое на время в Разбойный и иные приказы. И успеть до того, как в соборах заблаговестят к вечерне. Обычно засиживались и позднее, но накануне Масленицы торопились — два дня мясоеда осталось, так хоть отъесться впрок, теперь до самой Пасхи ни кусочка скоромного уже не получишь, мясные лавки — и те почитай что на два месяца запираются.

Как ни отмахивался Деревнин, а выслушать подчиненного пришлось.

— Все так выходит, что лучше не придумаешь! — зашептал Стенька прямо ему в ухо. — Девка-то — с Неглинки! Ей не молодцу угодить, а денег бы побольше!

— Вот оно что…

— Так точно!

Деревнин задумался, покусывая почти до кончика ощипанное гусиное перо. Зазорные девки, случалось, копили на приданое. Всякая мечтала бросить ремесло и найти мужа. И тут можно было не живые деньги Авдотьице в руки дать, а кое-что получше…

— Вот что, Степа, я тебя научу…

Хорошо, что Стенька, выполняя обещанное, предупредил и Мирона, и Елизария, и Захара, и прочих ярыжек, что придет рослая девка — так чтобы не гнали, а сразу его, ярыгу Аксентьева, сыскали. Получив от мудрого Деревнина ценное наставление, Стенька ходил по торгу, исполняя свои обязанности, и мучался. Каждая минута ему часом казалась, и чудилось, будто от бесплодного ожидания седины в голове прибавляется.

Очевидно, Стенька был нужен Авдотьице не меньше, чем она ему. Они кинулись друг к дружке, как брат с сестрой, что десять лет не видались.

— Ну так пойдем сегодня к куму твоему, что ли? — спросила Авдотьица.

— А точно ли тебе те чеботы нужны? — задал вопросец с подбрыком Стенька.

— Нужны, свет!

— Пойдем-ка в тихое местечко, поговорим.

Тихое местечко он присмотрел заранее. Готовясь к Масленице, на Красной площади устраивали блинни, где честной народ мог прямо на морозце съесть пару горячих блинов — хоть со сметаной, хоть с коровьим маслом, хоть с икрой, хоть с осетринкой! Сейчас иные из этих шалашей, откуда на время сыропустной недели вывезли товар, пустовали, а иные от товара спешно освобождали, и Стенька их уже приметил. Сговорившись с сидельцем, пообещав, что пока тот с санями туда и обратно обернется, посторожить открытый шалаш, Стенька завел туда девку.

— Ну так с чего же ты взял, будто мне чеботы не нужны? — спросила она.

— Коли согласна крест целовать, что никому о нашем с тобой дельце не проболтаешься, — скажу.

— Да какое ж у нас с тобой дельце?!

— А то не знаешь! Целуй крест — так и будет разговор. Нет — так и нет. А разговор такой, что тебе от него большая польза будет.

Авдотьица вытянула из-под шубы большой крест-тельник на широком шелковом гайтане. Был он костяной, с коротенькими перекладинами, на скрещении же вырезан круг, а в круге едва различимая Богородица с Младенцем, под ней же в два яруса — смутные образы видных по пояс людей, по двое рядышком, надо полагать — святые Матфей, Лука, Иоанн и Марк.

— Родительское благословение, поди? — полюбопытствовал Стенька.

— От крестной остался. Ну так на что тебе крестное-то целование понадобилось?

— Целуй и говори — чтоб мне сквозь землю провалиться, коли кому расскажу, что у меня за дело с земским ярыгой… — Тут Стенька осознал, что на небесах его звание ни к чему, и поправился: — С рабом Божьим Степаном!

Авдотьица произнесла, что велено, и поцеловала крест.

— А теперь слушай! — Стенька приосанился. — Послал меня к тебе мой подьячий Гаврила Деревнин. И велел он передать тебе вот что. Есть у него, Деревнина, родная сестра, замужем за Казенного приказа подьячим. А чем Казенный приказ ведает, ты, поди, и сама знаешь.

— Какое мне до него дело? — искренне удивилась Авдотьица.

— Он государевым имуществом ведает, дура! — возмутился Стенька. — Всей тряпичной казной — и бархатами, и объярями, и атласами, что на подарки идут, и всякой домовой казной, и скорняками, и портными! Казенного приказа подьячий — это тебе почище иного боярина будет! Все его знают, и у государя он на виду, и все верховые боярыни его знают, и сама государыня!

— Так на что этому боярину девка с Неглинки сдалась? — прямо поставила вопрос Авдотьица.

— Коли окажешь ты нам, подьячему моему да мне, услугу, то кому следует замолвят за тебя словечко — и будешь ты, девка, взята в Верх!

— Верховой боярыней, что ли?

Определенно, Авдотьицу эта беседа и напыщенный Стенькин тон немало развлекали.

— Боярынь у государыни и без тебя немало. Да чтобы в верховые боярыни попасть, нужно хоть бы замужем раз побывать! — отрубил Стенька. — А мы для тебя вот что сыскали. Есть для государевой одежды и белья бабы-мовницы. Слыхала, что стирать государевы простыни возят на Москву-реку в запечатанных сундуках? Через одежду-то и белье многие чары творятся! Так что в мовницы не всякую возьмут, а только ту, за кого есть кому поручиться.

— Мало мне своей заботы со стиркой?

— Помолчи, сделай милость. Но коли баба или девка оказалась в Верху, то о ней уж сама государыня всю жизнь заботиться будет. Ежегодно и сукно, и атлас, и камку будет выдавать на летники или иное платье. А коли девка не замужем, то государыня велит своим боярыням ей мужа подобрать из своих же, из тех, кто государю служит, и приданое пожалует, и к венцу снарядит! Что примолкла? Из своих-то рук государыня в лохмотьях под венец не отпустит!