— Конюший получит десять ударов розгами по пяткам, а каждый шталмейстер по пять, потому что они пренебрегли своими обязанностями. Если подобное повторится, один из них будет брошен в яму со львами при дворце Акшу, — он говорил не совсем всерьез. С тех пор, как он стал правителем, подобных казней не бывало. Только один несчастный случай, когда обитательница его гарема, Айя, совершила самоубийство, прыгнув в яму со львами. Вспомнив о ее гибели, Артакс загрустил. Айя была одной из тех, кто разделил с ним первую ночь после того, как он стал бессмертным. Возможно, она надеялась стать после того одной из фавориток. Но он оттолкнул ее и поэтому отчасти чувствовал себя виноватым в ее смерти.

— Вы слишком мягкосердечны, бессмертный, — с досадой проворчал Матаан. — Без наказаний не будет никакого порядка. Вот увидите.

— Я подумаю о твоем упреке, Матаан. А теперь пусть исполнят приговор, который мы с тобой обсудили, — Артакс помахал рукой колеснице, которую велел запрячь, и сел в нее.

Насколько ему было известно, им предстояла езда по узкой дороге, выбитой в отвесной скале. Он взял в руки короткую плеть, торчавшую сбоку колесницы в колчане, и щелкнул ею по головам обоих белых жеребцов. Колесница рывком тронулась с места. Бессмертный радовался возможности на пару часов улизнуть из лагеря у реки. Пока еще правители семи великих империй были далеки от того, чтобы совершать поступки вместе. Палаточный городок был скорее место, где интриги и предательство чувствовали себя гораздо лучше, чем дружба.

Гонвалону приходилось сдерживаться, чтобы не слишком пялиться на нее. Она была так прекрасна, даже в этой оборванной одежде. Ее манера двигаться, ее кошачья грация, легкая насмешливая улыбка, всегда игравшая на ее губах. Он так хорошо ее знал. За удар сердца до того, как она делала это, он знал, что сейчас она запрокинет голову, чтобы убрать с лица непокорные волосы. Ей стоило бы заплетать их, носить обруч или вообще отрезать. Ничего подобного она не делала. Она любила свои длинные волосы, в которых играл ветер. И никому не позволяла обуздать себя. Даже волосам.

— Почему ты так на меня смотришь?

Он знал, что отговорки не пройдут. И, несмотря на это, указал на стоявшее у нее за спиной большое, поддерживаемое колоннами здание.

— Интересно выглядит, правда? Интересно, что это такое? Еще один храм?

— Ты смотрел совсем не туда. Ты смотрел на меня.

Он улыбнулся открыто, решив насладиться мгновением.

— Да, — признался он. — В принципе, все эти дворцы и храмы меня не интересуют. Я мог бы смотреть на тебя вечно, до скончания дней.

— Я запомню! — В глазах ее сверкнула хитрая искорка. — Через век или два я тебе об этом напомню. Тебе следовало бы думать, прежде чем говорить такие вещи.

— А вот и нет, — ответил он, мысленно хлопнув себя по губам. Что он говорит! Нельзя, чтобы она заметила! С тех пор, как за три дня до отъезда, его вызвал к себе Темный, чтобы сказать ему, что произойдет, он притворялся. Гонвалон старался вести себя как можно более непринужденно, пытался наслаждаться каждым мигом, при этом прекрасно зная, что совсем скоро упадет последняя песчинка в горлышко песочных часов. — Мне не нужно думать об этом, я это знаю. Я ни капли не сомневаюсь в том, что моя любовь будет принадлежать тебе до скончания дней.

Гонвалон почувствовал, что она начинает подозревать. Ее взгляд изменился, стал вопросительным.

— Ты переживаешь из-за того, кто мы, Гонвалон? Потому что наша работа — пляска со смертью? Ты не уверен, что мы будем живы через двести лет.

— Я каждый день проживаю с тобой, как последний, — он поглядел на небо. Им потребовалось много времени, чтобы спуститься в долину. Полдень давно миновал. Завтра в это время… Он отбросил эту мысль прочь.

Нандалее бросила на него расстроенный взгляд.

— Почему так мрачно?

— Да нет же. Просто ты разгадала мой рецепт, как можно сделать любовь бессмертной. Ей неведомо слово завтра. Она живет от мгновения к мгновению. Самодостаточна и не несет ни груза прошлого, ни будущего. Это любовь последнего дня. Она обладает особой сладостью, как последние виноградинки, которые собирают с ветвей осенью.

Нандалее покачала головой.

— И особой меланхолией. Так любовь жить не может. Прекрати это! Понял? С завтрашнего дня будут действовать другие правила!

Гонвалон торжественно положил руку на сердце.

— Обещаю, красавица моя, — какое же облегчение — наконец покончить с враньем.

За их спинами раздался звук рога. По широкой красивой улице неслись всадники, разгоняя немногих зевак. Гонвалон оттащил Нандалее в сторону.

— Давай уйдем, — прошептал он. Но та лишь покачала головой. Иногда она слишком любопытна! Разумнее было бы прийти только после заката, когда даже белый Зелинунт погружается в тени, и они привлекут к себе меньше внимания. Но он не сумел переспорить сгоравшую от нетерпения Нандалее. Да какая здесь может быть опасность? Впрочем, есть одна: быть выброшенными за ворота, как чернь.

Пробраться сюда было тяжело, но когда они оказались в городе, на них никто не обращал внимания. Повсюду проводились последние работы, развешивались гирлянды цветов или завершали мелкий ремонт. Никто не обращал внимания на двух светловолосых охотников, бродивших по городу. Несмотря на то что все дороги к городу строго охранялись, в самом Зелинунте воинов почти не было.

Гонвалону доводилось слышать, что лагерь, где сейчас расположились бессмертные, находится в нескольких милях от города, на реке. Только завтра они войдут в город, во время большого парада. Перед воротами города собралась и дворцовая гвардия. Этого места лучше избегать в любом случае. И как только они выяснят, где завтра встречаются боги и бессмертные, они покинут Зелинунт. Он хотел побыть наедине с Нандалее. В последний раз.

Мимо проскакала группа воинов в белых и золотистых одеждах. Один из них снова протрубил в рог. Это был протяжный торжественный тон, сопровождаемый резким металлическим стуком копыт о мраморные плиты, которыми был выложен бульвар. Из-под копыт летели искры. Воины мрачно оглядывались по сторонам, трое обратили внимание на них одновременно. Они развернули коней и медленно стали приближаться к ним.

Гонвалон догадывался, в чем дело. Они вдвоем были единственными вооруженными людьми в округе, несмотря на то что тетивы с луков были сняты, а само оружие висело за плечами.

— Что вы здесь делаете? — В голосе всадника слышалось презрение. Светлая угловатая борода придавала его лицу суровости. Глаза были скрыты в тени бронзового шлема, на котором развевались длинные белые перья.

— Осматриваем красивый город, — Нандалее умела заставить свой голос звучать совершенно невинно. Тот, кто видел и слышал ее, никогда бы не заподозрил, что перед ним стоит убийца, способная прикончить трех воинов, рассматривавших ее, в течение шести ударов сердца.