для того чтобы зарабатывать на жизнь, выступала по заказу на различных мероприятиях. После рождения ребенка она стремилась найти источник стабильного дохода и потому стала давать частные уроки фортепиано. По сарафанному радио сразу разнеслось известие о «прелестной пианистке с педагогическим даром», и к ней хлынул поток учеников. В детстве Идзуми тоже занимался с мамой музыкой. Но во время их уроков она становилась совершенно другим человеком, была очень строгой, даже пугающей. И когда Идзуми пошел в младшую школу, он собрался с духом и сказал матери, что хочет бросить это дело. Мама немного нахмурилась и ответила: «Не обращай на меня внимания, просто играй». Потом она, впрочем, добавила: «Насильно мил не будешь; музыка должна идти от души». Принуждений и упреков больше не последовало.

Кондиционер с забитым грязью фильтром, жалобно постанывая, выдыхал чуть теплый воздух. Откуда-то слегка несло запахом плесени. Идзуми попробовал позвонить маме на мобильный, но раздавалось шесть-семь гудков – и дальше только голос автоответчика.

У окна располагалась фотография в рамке – с их поездки с мамой на горячие источники. Тогда они останавливались в рекане. Изображение, конечно, не передавало в полной мере изящество той гостиницы, сохранившей национальные черты. Идзуми и мама стоят у входа. В соответствии с атмосферой места они облачены в юката. Сколько лет уже прошло с той поездки?.. Года два-три. А быть может, и больше. В памяти Идзуми всплыл эпизод путешествия: когда к ним в комнату принесли ужин, мама все восхищалась лангустом и без конца повторяла: «Как же вкусно. Вот бы еще сюда приехать». Идзуми, выведенный из себя этой шарманкой, в какой-то момент бросил: «Да я все уже понял!» После этих слов мама немного поникла, и теплый голос ее произнес: «Уж прости меня».

Семейных снимков у них, конечно, – по пальцам можно пересчитать.

Идзуми сел за стол и уставился в телевизор. Так незаметно пролетел почти час. Над задним двориком висело фиолетовое небо. Его безграничность скрывал гигантский жилой массив. И когда за окном то тут, то там стали отблескивать крошечные белые огни, Идзуми почувствовал бездонную пустоту желудка. Его стало волновать, что мама до сих пор не вернулась. Он же предупреждал ее, во сколько приедет… Да и на улице уже смеркалось. Все в такое время сидели по домам.

Идзуми поднялся на второй этаж, зашел в свою старую комнату, закинул на кровать рюкзак. Постель откликнулась стоном. Дешевенькая с металлическим каркасом, она стояла здесь еще с тех времен, когда Идзуми ходил в старшую школу. Он повернулся и окинул взглядом полки: на них все так же располагалось несколько карманных книг-детективов и коллекция CD с западной музыкой. В стороне от шкафа была выставлена электрогитара, темно-коричневый Telecaster, некогда подаренный мамой. Инструмент покрывала пыль, которую не тревожили уже много лет. До самого выпуска из университета Идзуми играл в одной студенческой музыкальной группе, но за все время так и не смог добиться такого исполнения, которое сам бы не считал никудышным.

Согнувшись для поддержания равновесия, Идзуми спустился по крутой деревянной лестнице обратно на первый этаж. По пути в прихожую он поймал взглядом брошенный на диване в гостиной мамин шарф. У входной двери всунул ноги в тряпичные кеды и переступил порог дома.

Идзуми спустился по склону улицы и свернул направо. «Куда же мама могла пойти?» Он даже не обратил внимания, как перешел на легкий бег. Ускорение темпа пришлось весьма кстати: движение заглушало чувство холода. В свете уличных фонарей рассеивались белые пары выдыхаемого воздуха. Город в ожидании Нового года, казалось, сиял большим количеством огней, нежели обычно. Из окон домов, что тянулись вдоль плавного уличного спуска, просачивался блеклый свет и доносились звуки телевизоров.

Идзуми свернул в переулок, который заканчивался крутой лестницей. Через этот спуск можно было срезать путь до станции. Идзуми взялся уже было за поручни, как его взор зацепился за покачивавшиеся на соседней площадке качели. Под фонарем, жизненные силы которого словно вот-вот собирались угаснуть, виднелась фигура Юрико.

Под скрип покачивавшихся качелей она озирала распластавшийся впереди ночной город. Идзуми стал тихо приближаться, стараясь не напугать маму. Подойдя, в скудном свете он заметил, что на лице Юрико появилось несколько морщин. С их видом к Идзуми пришло осознание, что всегда для него одинаковая мама меняется: она стареет, и ход этого процесса никак не остановить. В то же время он чувствовал в этой фигуре на качелях и что-то удивительно детское.

Юрико не обратила внимания на сына, даже когда тот подошел практически вплотную к качелям: она все глядела на огни ночного города и мягко улыбалась. Так, будто видела сладкий сон.

– Мам, что ты делаешь в таком месте? – спросил Идзуми еле слышно. Он еще слегка задыхался.

– Нужно… возвращаться, – протянула Юрико будто сама себе.

– В смысле?

– Нужно возвращаться. Так больше нельзя…

– Да о чем ты, мама?

– Ой, Идзуми? Прости.

Юрико наконец перевела взгляд на сына. Пронзительный блеск еще влажных от слез глаз лишили Идзуми дара речи. Он еще никогда не видал маму такой.

– Ты меня напугала. Я приехал домой, а тебя нет.

– Прости. Я просто так устала, пока бегала по этому супермаркету… – тяжело сказала Юрико, у которой ничего не было в руках.

– Так ведь и простудиться недолго!

Идзуми подошел к матери, снял с себя куртку и накинул ее на плечи Юрико. Сама же она была только в безупречно выглаженной белой блузке со скромным темно-синим кардиганом поверх. Как ни посмотри, для такого-то времени года наряд слишком легкий.

– Ну что? Пойдем домой и будем отогреваться? Чай горячий заварим.

– Нужно купить лук с морковкой. И говядину еще…

– Тогда вместе сходим в магазин?

Юрико кивнула и снова окинула взором жилой район, раскинувшийся вниз по холму и дальше за ним. На железнодорожных путях, уходивших бесконечной полосой в обе стороны, показался красный поезд. Пассажиров было не видно. Еще бы – последняя ночь уходящего года. Вереница вагонов двигалась на удивление неторопливо, но через некоторое время она таки скрылась из поля зрения.

У станции находился супермаркет, чем-то походивший на парк развлечений. Четыре года назад до города, который прежде не видал ничего, кроме мелких торговых точек, добралась сеть крупных розничных магазинов. В результате и здесь появилось такое место, где можно было найти сразу и продукты питания, и товары повседневного спроса, бытовую технику и одежду, лекарства. Такой магазин по определению не был супермаркетом, но Юрико называла его именно так: по ее словам, одна только мысль об универмаге или торговом