В частном секторе, устраивают перекличку дворовые псы. Холодно. Они воют, будто плачут, навзрыд, как голодные волки, которые уже поняли, что обречены.

Поблизости все время бродит чей-то силуэт. Фигура бесплотного животного. Олениха или может быть кабарга. Все же кабарга — это становится понятно, когда животное весело, разрывая копытцем пухлый снег, подбегает ближе, но не стремится подойти, а остается во мраке, откуда с любопытством сопровождает людей угольными глазами и сверкает торчащими из под верхней губы забавными клыками.

Безумно хочется остаться, остановить движение, познакомиться со зверем, но санки продолжают неугомонно нестись вперед по ухабистой заснеженной тропинке в неизвестном направлении. Мама тянет лямку где-то впереди. Она в черном пальто, поэтому её почти не видно, и кажется, что сани едут сами собой, запряженные темнотой. Мальчик пытается закричать, попросить остановки, но из-за одежд, стянувших грудь, и шарфа, больно удавившего шею, выходит лишь нелепый всхлип, тут же съедаемый голодным ветром. Не в силах издавать звуков, ребенок разворачивается к животине, которая семенит позади саней, и начинает пристально следить за каждым её грациозным движением, за каждым кивком вытянутой головы, за каждым шагом. Зверь постепенно приближается. Наконец между ними остается всего пару метров, и человеческое дитя наивно протягивает в сторону животного маленькую ладонь с висящей на резинке варежкой, но когда до большого черного носа, забавно делающего «фыр-фыр», остается каких-нибудь несколько сантиметров, то вытянувший руку мальчик теряет равновесие и плюхается с саней в снег. Усталая мать не замечает пропажи ребенка и уносится вдаль по тропе, оставляя маленький комок тепла наедине с природой.

Пушистый снег налипает на одежду и делает её тяжелее, острыми льдинками лезет в глаза и мешает видеть, тает на розовой коже и крохотными каплями падает обратно в белую простыню. Мальчик с трудом поднимается на ноги и глядит вперед. Прямо перед ним, склонив голову набок, стоит фантастическое животное и озаряет пространство добрыми глазами. Кругом никого нет. Весь город куда-то исчез. Остались только высокие деревья, утыкающиеся в черное небо, и океан синеватого снега. Видимо, тот самый лес, который мальчик видел из окна, стал явью. В нем поселились не придуманные, а настоящие животные, что теперь бесцельно бродят меж деревьев где-то за пределами взгляда, а одно из них прямо сейчас нежно обнюхивает шапку мальчика да облизывает теплым шершавым языком обмороженные щеки. Ребенку становится щекотно от такой ласки. Он хохочет и утыкается носом в мягкую шерсть. Тепло… Кругом раздается многочисленный скрип снега — это выходят из тени дикие звери, чтобы поглядеть на человеческое дитя. Выходят рогатые, зубатые, ушастые животные и замирают на периферии взгляда, не смея лишний раз вспугнуть ребенка. Кажется, они догадываются, что скоро сон закончится и этот магический лес растворится, а на его месте вновь возникнет холодный серый город, где совсем нету места для чего-либо по-настоящему живого. Так и в самом деле происходит. Скоро мальчик открывает глаза и оказывается, что он по-прежнему сидит в санях, которые почти докатились до порога неуютной больницы. Мама помогает слезть, берет за руку и ведет туда, где всегда противно пахнет нашатырным спиртом, и режет глаза холодный зеленоватый свет люминесцентных ламп. Но прежде чем пропасть в зеве распахнутой деревянной двери ребенок полуоборачивается и краем глаза застигает вдали знакомый звериный силуэт, опоясанный утренней полупрозрачной мглой, который загадочно наблюдает за ним и, кажется, будет наблюдать, отводя опасности, еще тысячу лет. Мальчик исчезает в больнице и его накрывает небытие…

В детстве ночь кажется неумолимо долгой, день и вовсе нескончаемым. Но потом, когда ты вырастаешь, все детские года сжимаются в хаотичное слайд-шоу, где картинки в ярких и теплых тонах перемежаются с живыми, но короткими воспоминаниями. Все остальное пространство в памяти занимает пустота или же глубокий сон. Притом сон этот похож на небытие предшествующее рождению, когда нет абсолютно ничего и даже осознания самого себя. Порой кажется, что дети осмысляют себя лишь иногда и урывками, а все остальное время погружены в мягкое тепло несуществования.

В следующий раз малыш приходит в себя уже в канун Нового года. Вокруг лоска нищенского новогоднего стола извиваются знакомые и полузнакомые люди. Все с красными лицами и все счастливые. Он тоже счастлив, на то он и ребенок, но тут ему становится еще веселее и вот он прыгает вокруг низенькой ободранной елки, хватает пятнистого кота, только что уснувшего в углу комнаты, и кружится вместе с ним по квартире, подхваченный общим смехом и необычайной легкостью бытия. Вслед за ребенком шевелится мать и старается впихнуть ему в рот хоть что-то с пиршественного стола, но мальчику, кажется, совсем не нужна эта еда и он плюется, отворачивается и находит насыщение в праздничной радости.

Гости вдруг что-то громко и весело кричат. Раздается звон посуды. Люди вываливают из-за стола и, прихватив и ребенка, который бегал под этим самым столом, и пуховики, выскакивают во двор пятиэтажного дома, где задирают голову к небу и ждут какого-то чуда, но чудо все никак не приходит.

Мальчик незаметно отходит в сторону, проламывая крохотными валенками снежную корку, удаляется в полумрак. Оттуда он уже глядит в глубокую темноту, где едва различимо бродят очертания кабарги — его лучшего друга и спутника жизни. Животное, кажется, не замечает мельтешения людей вдали и не слышит их пошлого воя, а ходит нежно и грациозно, и даже как-то по-юродивому волшебно. Мальчик тихо зовет в космическую пустоту, и существо откликается протяжным печально-глухим криком, а после направляется в его сторону, но не доходит. Силуэт останавливается и постепенно начинает изменять форму. Сперва он морщится, закипает, а затем вдруг удлиняется. Из темной ткани таинственной фигуры вываливаются длинные тонкие руки. Вот уже вместо зверя на малыша глядит неподвижный человек с широко разверзнутым взглядом и безразличным потерянным лицом.

Он стоит не шелохнувшись. Он боится. Человек выглядит на фоне огромной ночи невероятно маленьким. Здесь на свету слышен гул веселящихся в новогоднюю ночь людей, но там в темноте возможна лишь тишина и космическое одиночество. Человек во тьме одет в белые изорванные одежды, лоскуты которой трепещутся на ветру, а в его руках мертвецом лежит железный автомат. Вдруг из-за спины солдата показывается другой и, остановившись рядом с первым, тоже начинает глядеть своим слепым слезливым взглядом куда-то в сторону малыша.

Однако мальчику совсем не страшно. Наоборот он жадно наблюдает за холодными силуэтами и боится нарушить столь странное таинство. Некое чувство родства к