— С этим можно поспорить, — сказал я. — Мисс Хэтти — самая прелестная из всех леди Балтимора — что незамужних, что замужних.

— Ах, как остроумно вы изволили выразиться! — воскликнула миссис Блум. — Кстати, вам двадцать семь, а вы все еще холостяк. Это неправильно, милый Квентин. Я бы даже сказала — неестественно. И не вздумайте меня перебивать. Где это видано, чтобы молодой человек не…

Что миссис Блум говорила дальше, я не слышал из-за громыхания двух экипажей, которое раздалось позади нас. «Как кстати, — подумал я. — Сейчас усажу ее в экипаж и дам кучеру двойную цену». Однако, когда экипажи обогнали нас, я увидел, что это похоронная процессия. Новенький катафалк сопровождала траурная карета. Лошади трусили, низко опустив головы, как бы в знак уважения к своему грузу.

Никто, кроме меня, не обратил внимания на мрачный кортеж.

Заверив миссис Блум в нашей скорой встрече на ужине, я распрощался с ней и вскоре пересек соседнюю улицу. Мимо меня с воинственным визгом пронеслось стадо свиней, и я выбрал обходной путь — по Грин-стрит, через Файетт-стрит, куда и направлялась траурная процессия.

Церемония погребения, свидетелем которой я стал, закончилась, едва успев начаться. Сквозь туман я пытался рассмотреть провожавших покойного. Все происходило словно во сне — вместо фигур расплывчатые силуэты; вдобавок не отпускало чувство, что мне не следует здесь находиться. Речь священника показалась приглушенной — потому ли, что я стоял довольно далеко, у кладбищенских ворот, потому ли, что собравшихся было мало, и священнику не пришлось напрягать голос.

Более печальных похорон я никогда не видел.

Сначала я решил, дело в скверной погоде. Затем списал свои ощущения на количество провожающих — их было всего четверо или пятеро, ровно столько, сколько необходимо, чтобы поднять гроб. Или, может, причина крылась в скомканности отпевания, в небрежении священника. Ни жалкий катафалк, что я наблюдал чуть раньше, ни даже церемонии на соседнем бедном еврейском кладбище никогда не являли подобного, я бы сказал, нехристианского безразличия. На могилу не лег ни один цветок, не пролилась ни одна слеза.

С кладбища я пошел на почту, но она успела закрыться. Я не мог узнать, было для меня письмо или нет, вернулся в контору и занялся самоуспокоением. «Скоро, очень скоро я получу от него весточку», — говорил я себе.

В тот же вечер, на приеме, я прогуливался с Хэтти Блум среди грядок клубники. Конечно, на клубнику был не сезон, но над грядками витали тени воспоминаний о летних вечеринках с ярко-красными душистыми ягодами и шампанским. Я заговорил свободно, как всегда в присутствии Хэтти.

— Временами наша работа крайне интересна, — сказал я, — однако хотелось бы больше свободы при выборе подзащитных. Как известно, в Древнем Риме адвокат приносил клятву — не браться защищать человека, не удостоверившись в его невиновности. Мы же в первую очередь спешим удостовериться в платежеспособности подзащитного.

— Что мешает вам, Квентин, перейти в другую адвокатскую контору, если от этого зависит ваше честное имя и ваши личные пристрастия? Выберите коллег по своему вкусу, не пытайтесь загнать себя в заданные рамки.

— Вы думаете, это будет правильно, мисс Хэтти?

Смеркалось, Хэтти вдруг погрустнела и притихла. Это было ей совсем несвойственно. Испугавшись, что в такое состояние Хэтти ввергла моя несносная разговорчивость, я всмотрелся в ее лицо, но не нашел даже намека на причину охлаждения.

— Вы смеялись для меня, — сказала Хэтти так, словно я не мог ее слышать.

— Мисс Хэтти?

Она подняла взгляд:

— Я лишь вспоминала детские годы. Известно ли вам, что поначалу я считала вас глупым?

— И были недалеки от истины, — с усмешкой заметил я.

— Когда мама хворала, папа увозил ее на курорты. Я оставалась под присмотром тети, а вы приходили поиграть со мной. Вы один умели развеселить меня, когда родителей не было рядом, и знаете почему? Потому что смеялись по самым неожиданным поводам! — Хэтти произнесла это со страстной тоской и приподняла юбки — мы как раз пересекали лужицу.

Позднее, когда мы, слегка озябшие, вернулись в дом, Хэтти тихим голосом заговорила со своей тетей. Выражение лица миссис Блум с нашей утренней встречи изрядно прибавило в суровости. Тетя Блум спросила, как Хэтти намерена отмечать свой день рождения.

— Да, времени действительно мало, — произнесла Хэтти. — Обычно я не думаю заранее об этом событии, но в этом году… — Она невесело усмехнулась.

За ужином Хэтти почти не ела. Мне это было не по душе. Я ощущал себя одиннадцатилетним мальчиком, ответственным за хорошее настроение юной соседки. Хэтти всегда была в моей жизни — была частью моей жизни, — поэтому любое ее беспокойство или недовольство безмерно огорчало меня. Возможно, я попытался развеселить Хэтти исключительно из эгоистических соображений; впрочем, я неизменно желал ей добра и счастья.

Другие гости, в том числе Питер, мой компаньон, также всячески старались развлечь Хэтти, а я бдительно наблюдал за всеми, полагая, что кто-нибудь из них да повинен в ее печали.

Самому мне в тот вечер не удалось развеять дурного настроения Хэтти Блум, и причиной неудачи были злосчастные похороны. Не могу объяснить, почему печальное событие, свидетелем которого я стал, совершенно выбило меня из колеи. Я принялся вспоминать похороны во всех подробностях. Провожали покойника всего четыре человека. Один, ростом выше остальных, держался поодаль. Взгляд его блуждал, словно параллельно происходило нечто куда более волнующее, чем заупокойная служба. Затем, когда церемония закончилась, я отметил крайнее недовольство на всех четырех лицах. Сами лица были мне не знакомы, но я их запомнил. Лишь один человек шел прочь от могилы как бы нехотя, словно услышал мои мысли. Казалось, только что похоронили великого человека, не воздав ему должных почестей. Иными словами, имела место Несправедливость.

Неудивительно, что, окутанный облаком рассеянности, я не только не сумел развеять печаль Хэтти, но сам не заметил, как бросил всякие попытки сделать это. Оставалось только вместе с другими гостями раскланяться и выразить беспомощные сожаления по поводу раннего отъезда Хэтти и миссис Блум. И с благодарностью принять предложение Питера не задерживаться на званом вечере.

— Ну-с, Квентин, и какая муха тебя нынче укусила? — не скрывая раздражения, вопросил Питер, когда мы уселись в наемный экипаж.

Я хотел было рассказать о злосчастных похоронах, но Питер все равно не понял бы, почему мне дались эти похороны. По его позе я догадался, что отнюдь не моя рассеянность сама по себе вызвала недовольство.

— Питер, что ты имеешь в виду?

— Ты, значит, решил не делать предложения Хэтти Блум? — с нарочито шумным вздохом осведомился Питер.

— Я должен был сделать предложение?!

— Через несколько недель ей исполнится двадцать три. По понятиям балтиморского общества, Хэтти Блум — практически старая дева! Неужели ты нисколечко не любишь бедняжку?