Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня раздражал детский плач в общественных местах да еще и в замкнутых пространствах, например в самолете. Мне не нравилось, когда малыши моих знакомых мешали нам общаться, требуя к себе внимания. Меня совершено не тянуло поиграть с ними, рассказать сказку, побегать. Я не понимала, как можно вынести их постоянное мельтешение туда-сюда, громкий смех, нытье и крики. В общем, общаться с детьми я не умела и не хотела. И относилась к ним как к чему-то далекому, чужому, как к существам с другой планеты.
Я совершенно не понимала стремления многих женщин родить от любимого мужчины. Даже (и особенно!) если этот мужчина – не законный муж, а объект всепоглощающей страсти, без какого-либо намека на взаимность с его стороны. Рожать ребенка, чтобы он напоминал тебе о «самом прекрасном моменте» в твоей жизни? Что это – жертвоприношение во имя вселенской любви? Неверие в то, что ты достойна большего, что ты встретишь мужчину, который будет боготворить тебя и души не чаять в вашем ОБЩЕМ малыше? В любом случае, подобные порывы были мне абсолютно чужды.
Меня не умиляли беременные женщины. Я никогда не представляла себя на их месте. А молоденьких мамочек, запоем обсуждавших детские проблемы, пока их чада играли в песочнице, считала клушами, после того, как несколько раз случайно подслушала их разговоры.
– Вы какими подгузниками пользуетесь?
– Мы памперсы не одеваем принципиально! И уже какаем сами на горшок!
– Как тебе наш педиатр? По-моему, полный ноль.
– Я своему готовлю еду только сама и только из натуральных продуктов! Банки – это же сплошная химия.
– А мой мальчик сел в пять с половиной месяцев!
– А мой пошел в десять!
– А у нас уже восемь зубов!
– Вы записались в детский сад? Нет? Ну так вам мест не достанется!
– А моя все время болеет! Что только не делала? Замучилась уже ночами не спать...
– А я, когда у сыночки что-то болит, крестильную рубашечку нагрею утюгом и к больному месту приложу – очень помогает. А если температурит – так в этой рубашечке и спит! Попробуйте тоже так!
Неужели, думалось мне, можно в здравом уме и твердой памяти отречься от всех радостей жизни и сознательно сузить круг своих интересов до такой вот «бытовухи»? Крестильная рубашечка помогает от болезней! Боже мой, неужели она серьезно? Неужели и я превращусь в такую же клушу, которую не интересует ничего, кроме подгузников, прививок, зубов и очереди в детский сад? И я тоже буду «лечить» ребенка крестильной рубашечкой? Неужели радость материнства стоит бессонных ночей, постоянного беспокойства за малыша, каждодневной суеты и, самое главное, невозможности свободно распоряжаться собой, жить, как ты хочешь?
Я считала, что материнство – это жертва. И быть матерью – значит жертвовать собой ради ребенка. Я выросла в дружной, любящей семье и каждый день видела, как родители свои интересы и желания подчиняют моим. И думала, что так и должно быть, что это в порядке вещей. Но сама становиться на их место почему-то не хотела. Здоровый эгоизм!
Материнский инстинкт просыпаться во мне не спешил, но я, несмотря на всю свою «антидетскую» позицию, тем не менее предполагала, что когда-нибудь все же созрею и предпочту жизни ДЛЯ себя жизнь РАДИ кого-то. Когда-нибудь. Может, лет через пять?
В 24 года мне казалось: уж что-что, а родить я еще успею, но потом, попозже, не сейчас. И все вокруг меня думали так же. Мама, папа, куча подружек, которые, следуя модной волне, мечтали, как и я, о профессиональном успехе и самореализации. Все, но не мой муж.
Методично, ненавязчиво и незатейливо он внушал мне мысль, что семья без детей – это вроде как и не семья вовсе, а так – непрочный союз двух личностей, свободных от обязательств.
Я отнекивалась, как могла. Ах, подожди, вот еще чуть-чуть! Ах, только на денежную работу устроилась, дай пожить в свое удовольствие! Ах, надо съездить во Францию на стажировку, потом когда? Ах, вот допишу еще одну главу диссертации, не бросать же на полпути. И вообще такие дела с бухты-барахты не делаются – надо хотя бы анализы сдать.
Муж понимающе кивал, но не сдавался.
– Мы женаты с тобой уже два года! – пытался он образумить меня. – И у нас то одно возникает, то другое. Мы живем сегодняшним днем, а надо думать о завтрашнем, о главном – о детях. Мы скоро уже состаримся и будем, как дед с бабкой из сказки, горевать, что не нажили детей.
Какой у меня не по годам мудрый муж! И какой зануда! Не могу больше это слушать! И тогда, памятуя о том, что лучшая защита – это нападение, я пошла в атаку.
– Чего пристал, я только жить начала, а ты! Я одна тебе не нужна, только с ребенком, что ли? Ни у кого из наших друзей еще нет детей! Все живут для себя, чем мы хуже?
В ходе непродолжительной разведки боем выяснились интересные мотивы мужниного поведения. Оказалось, муж мечтал о наследнике. Именно о мальчике, который бы продолжил его славный род. Но главное – чтобы его ФАМИЛИЯ не прервалась и продолжала бы жить в веках. Девочка, понятное дело, с такой важной миссией не справилась бы.
Атака захлебнулась. То, что муж так трепетно и всерьез относится к вещам, которые для меня мало что значат, потрясло меня до глубины души.
И я СДАЛАСЬ.
Возможно, слишком быстро, учитывая мою прежде стройную «антидетскую» философию. Но, скорее всего, мои бастионы так стремительно пали не от внешнего воздействия, а из-за «внутренних противоречий». Наверное, в глубине души, где-то очень глубоко, я тоже склонялась к тому, что уже пора «делать ребенка». Может быть потому, что прекрасно понимала: рано или поздно этот вопрос придется решать. Рано или поздно у нас все же появится малыш. Так, может, лучше рано, чем поздно?
И все-таки к судьбоносному решению «зачинать» я пришла не сама. Оно не было мной продумано и осознано, меня к нему подтолкнули. Но как бы то ни было результат известен – через два года официальной совместной жизни я согласилась рожать. В моем активе на тот момент было: три с половиной года трудового стажа, почти написанная диссертация, крыша над головой в виде двухкомнатной квартиры, любящий муж, клятвенно пообещавший выполнять любые мои капризы, и преданные родители, готовые в любую минуту броситься мне на помощь. Неплохо, правда?
Мужской взгляд. Сказать по правде, я сам до конца не осознавал всей прелести материнства и отцовства. Собственно, мне тоже было только двадцать пять... Но было одно очень важное и серьезное внутреннее ощущение: наши отношения должны развиваться дальше, в другой плоскости, выйти на новый уровень. Все кафешки обхожены, сериалы пересмотрены, компьютерные игры переиграны, «конфетно-букетный» период остался позади. Хотелось чего-то нового, фундаментального и очень важного – детей. При этом я совершенно не представлял, да и не мог представить, что ребенок имеет обыкновение плакать, когда хочет есть, и это может случаться раз пять за ночь, а утром – опять на работу; что, когда колики и режутся зубки, дите тоже орет и т.д. А еще я не представлял, что для меня в жизни самыми счастливыми станут минуты, когда Даша и Гриша будут мне улыбаться, встречать с работы и говорить «папа». В общем, всего этого я не знал, но смутно догадывался, что дети должны быть, поэтому и настаивал. А «наследник» – это понты, как потом я выяснил для себя самого.